Действительно, в 1923 году банк покрыл убыток предыдущего года. Взамен выбывшей со скандалом группы Московского купеческого банка в него вступила группа акционеров Русского для внешней торговли банка (Давыдов, Добрый, Кестлин), превращавшегося во французское кредитное учреждение при участии Парижско-Нидерландского банка. Этим новым союзом акционеры лондонского банка были весьма довольны; Русский для внешней торговли банк принадлежал к числу крупнейших российских банков, а его директор-распорядитель Леонид Федорович Давыдов, действительный статский советник и камергер, был в свое время человеком «государственным» и в мире финансов весьма авторитетным.
Угет с удовлетворением писал фон Замену:
Вместе с Тобой радуюсь, что после упорной и утомительной борьбы из Банка с корнем вырваны источники интриг, недоброжелательства и взаимной борьбы.
Однако радовался Угет, как оказалось, рано. Предположение Маклакова о том, что, выдвигая идею о хранении государственных денег в акциях частного банка, Новицкий преследовал и личные интересы, рассчитывая при случае получить в этом банке место, полностью оправдалось. 1 января 1924 года Новицкий оставил должность Главноуполномоченного по финансово-экономическим делам, вышел из Финансового совета и всех посольских организаций и перешел на службу в банк, в укреплении позиций которого сыграл столь важную роль, войдя в его правление. С апреля 1924 года закрывалось Финансовое агентство в Лондоне, которым также заведовал Новицкий. Должность Главноуполномоченного упразднялась; фактически его обязанности были возложены на Бернацкого. Однако Новицкий продолжал в частном порядке помогать своим бывшим коллегам по Финансовому совету.
В 1924 году дела банка пошли вроде неплохо; особую активность он развил на восточноевропейском направлении. «Ригу мы завоевали», — с удовлетворением констатировал фон Замен. Неплохо шли дела и в Польше; правда, ситуация осложнилась в связи с уходом братьев Цатуровых. Однако это были цветочки; Давыдов, союзу с которым совсем недавно так радовались учредители, вел себя агрессивно, и Шателен высказывал опасение относительно его намерения захватить банк. Расклад сил в Правлении перед предполагаемой схваткой представлялся Угету следующим образом: «Против нас: Давыдов, Кестлин, Мак Фейль, Замен. С нами: Нобель, Глазберг, Топпинг, Шателен, Новицкий».
Тревожила представителей несуществующего государства и политическая неразборчивость Давыдова. На одном из заседаний правления рассматривался среди прочего доклад менеджера Р. Джерзалия о посещении им Ревеля (Таллина) и о предложении со стороны Ревельского банка принять участие вместе с некоторыми другими учреждениями в финансировании вывоза продуктов, в том числе муки, из Москвы.
Председательствовавший на заседании Глазберг прервал докладчика, напомнив о принципиальном решении правления о недопустимости торговли с большевиками, на что последовала реплика Давыдова, заметившего: «Принципами кормиться нельзя, надо иметь прибыли». Замен с ним согласился в том, что, не участвуя прямо в торговле с большевиками, банк может участвовать в ней косвенно. «Мне пришлось очень резко выступить, — информировал Угета Шателен, — указав, что нельзя такой вопрос решать в случайном порядке, а надо его обсудить в полном составе правления, вспомнив положенные в основание банка принципы и идеи. До такого обсуждения я не могу допустить никакого решения и никакой подготовительной работы».
На заседании Правления 5 ноября 1924 года Давыдов преподнес очередной сюрприз, проинформировав своих недавних деловых партнеров, что контрольные пакеты акций в Русском для внешней торговли банке и банке «Женераль» проданы фирме «Бауэр, Маршал и К0». Давыдов извинился, что не сообщил об этом раньше, так как «коммерческое понимание дела не допускало возможности обсуждать его до заключения сделки».
Топпинг сказал Давыдову, что «его извинения напоминают ему извинения убийцы перед трупами своих жертв». Мало того, что между «Истрабанком» и Русским для внешней торговли банком был произведен обмен акциями и, таким образом, Правление оказалось поставленным перед фактом появления нового и совершенно неизвестного ему акционера, так еще вдобавок о «Бауэр, Маршал и К0» ходили слухи, что они связаны с большевиками. Слухи оказались беспочвенными, однако паника поначалу поднялась нешуточная.
Эта история навела бывшего министра Бернацкого на грустные размышления, которыми он «совершенно доверительно» делился с общей «жилеткой» для собирания слез российских финансистов — Угетом: Наиболее печальным является то обстоятельство, что, несмотря на частые уверения, единство в нашей Коллегии отсутствует. Скажу даже больше, Коллегии, как таковой, нет…
Бедному нашему Банку никак не удается стать на твердую почву. В значительно степени виной этому — мы сами.
«РАЗБРОНИРОВАНИЕ» НАЦИОНАЛЬНОГО ФОНДА. РОСПУСК КОЛЛЕГИИ ПОПЕЧИТЕЛЕЙ
Существованию Национального фонда в том размере и с той системой управления, которая оформилась в декабре 1921 года, тем временем пришел конец, и совсем не вследствие нестроений в банке, а по внешним и более фундаментальным причинам.
Еще 15 мая 1923 года на совещании Миллера, Угета и Новицкого было решено, в случае если после 1 июля 1924 года не окажется свободных средств для продолжения ассигнований на содержание официальных органов и помощь беженцам, освободить на эти нужды 40 тыс. ф. ст. из Национального фонда (по 20 тыс. из европейской и американской частей) и 20 тыс. ф. ст. из Неприкосновенного фонда (японская часть), контролировавшегося Миллером. Год спустя, 25 июня 1924 года, финансовые агенты решили, что этот момент настал.
На следующий день состоялось заседание Коллегии попечителей под председательством Гирса и при участии Маклакова, Бернацкого, Угета и Новицкого. Коллегия поддержала решение финансовых агентов. Однако, согласно «Положению о Национальном фонде», решение такого рода могло быть только единогласным, то есть без согласия Бахметева «разбронировать» часть фонда было невозможно, а бывший посол в Вашингтоне с мнением большинства, доведенным до него письмом Гирса, не согласился.
Убедить своего заокеанского друга взялся Маклаков. Он напомнил, что в свое время Бахметев «очень кисло» отнесся к идее Национального фонда и что она была не его выдумкой; что он «не одобрял иммобилизации денег, которые могли бы понадобиться», и что поэтому неудивительно, что он поддерживает «идею разбронирования фонда». Маклаков доказывал Бахметеву, что «разбронировать» часть Национального фонда необходимо. В итоге Бахметев свои возражения снял. Однако после «разбронирования» стало очевидным, что существование Коллегии попечителей в прежнем виде потеряло смысл. Это и было констатировано на заседании Коллегии 18 мая 1925 года, денонсировавшем «Положение об установлении и распоряжении Национальным фондом» от 20 декабря 1921 года. В заседании участвовали Гире, Маклаков, М. В. Бернацкий, В. М. Бернацкий, Угет, Новицкий и приглашенные лица — Н. В. Савич и К. К. Миллер.
Ввиду «медленности освобождения России» и, вследствие этого, необходимости продолжительного хранения сумм в «крайне замаскированной форме», что могло потребовать принятия оперативных решений, члены Коллегии единогласно постановили, что наступили условия, при которых ее существование «становится фактически невозможным».
Коллегия была распущена, а ее функции перешли к финансовым агентам. В то же время важнейшие решения, такие как траты, изменение порядка хранения и т. п., должны были приниматься совместно финансовыми агентами и Совещанием послов. Было решено, что специально для этого случая Совещание послов собирается в составе Гирса (председатель), Маклакова, Бахметева, Бернацкого, Савича и К. К. Миллера; управление делами Совещания послов возлагалось на Бернацкого. Протокол печатался в трех экземплярах, которые должны были храниться в Нью-Йорке (фирма «Кудерт Бразерс»), Лондоне («Истрабанк») и Париже («Банкере Траст»).
ЛОНДОНСКИЙ И ВОСТОЧНЫЙ ТОРГОВЫЙ БАНК В 1925–1946. «ОБНАЛИЧИВАНИЕ» НАЦИОНАЛЬНОГО ФОНДА
На 31 мая 1925 года список акционеров «Истрабанка» и тех, у кого акции находились в доверительном управлении, выглядел следующим образом: