Скрипя половицами, я вышел на крыльцо дома Юлиных родителей и зажмурился от яркого света. Солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом. Сегодня будет тепло, даром, что на календаре уже осень. В руках у меня были стакан воды и зубная щетка с пастой. Из дома доносилось уютное бряканье посуды: Юлина мама, тетя Лена готовила завтрак.

Мы здесь уже почти неделю. Нас встретили с огромной радостью: родители весь месяц не находили себе места из-за неизвестности, несколько раз чуть не сорвались в город на самоубийственные поиски дочери. Кода мы приехали, Юля не сошла с автобуса — ее буквально сняли с него и сгребли в объятия. Меня же приняли как ее спасителя и, как-то само собой, не уточняя, — как ее парня, чуть ли не будущего зятя. Это забавляло, ведь мы сами между собой еще вообще не заикались о своих отношениях. Но Юля не стала поправлять родителей, промолчал и я.

Когда в городе разразилась катастрофа, в деревне о этом узнали только из того, что успело показать телевидение. В итоге информации у них было очень мало. Автобусы ходить перестали, всякая связь отрубилась. Участкового катастрофа застала в городе, и, разумеется, он так и не вернулся. Глава сельсовета был одно название — мягкотелый и пьющий дедушка. Народ пребывал в растерянности и тихой панике. Прийти в себя односельчанам помогла как раз Юлина мама — фельдшер местного медпункта, женщина волевая и собранная. Под ее руководством укрепили старинное каменное здание местного магазина, собрав внутри арсенал оружия (вил, молотков и прочих инструментов) и запас воды, а продуктов там и так хватало. В случае нападения зараженных планировалось укрыться там. Запрещено было включать свет в темное время суток — максимум свечи за плотными шторами. Иначе можно было приманить зараженных из райцентра, который находился в пределах видимости отсюда. Люди, насколько могли, вооружились и жили начеку, постоянно с опаской поглядывая в стороны райцентра и других окрестных деревень. Первое время даже дежурили на вышке, но это дело как-то со временем разладилось, ведь ничего особенного не происходило. Лишь один раз местные видели зараженного: оборванный толстый дядька забрел со стороны райцентра и перепугал живших на краю деревни бабушек. Народ среагировал оперативно, не дав старушек в обиду: зараженного забили лопатами их более молодые соседки. Мужики даже добежать не успели до места происшествия, женщины управились со всем сами. Такая удаль местных женщин удивила меня и объяснила откуда у Юли такой характер.

Я спустился с крыльца, нацепил галоши и стал прохаживаться по двору, начищая зубы. Подмигнул завилявшему хвостом цепному Шарику. Прошел в огород. Кудрявые зеленые грядки убегали по склону вниз, к забору, за которым в камышах плескалось озеро. Сегодня будем выкапывать картоху. Я глубоко вздохнул, вспомнив, как впервые вышел сюда, в стрекочущее зеленое царство. Я был один, пошел искать туалет. И здесь, среди грядок меня накрыло. Я словно вернулся на поверхность после многих лет в подземелье. Всё это время на меня давила смертельная опасность, нужно было выживать, я долго был в одиночестве, зажат в бетонных тисках своего убежища, в лабиринте полного ужасов города. Нервы были стянуты тугим узлом, всё время, даже когда я отдыхал в убежище и считал себя в безопасности. И теперь при виде такой родной картофельной ботвы я просто разрыдался, неожиданно для себя самого. Настолько окружавший меня теперь мир был другим, мирным, безопасным и обыденным. Мне больше не нужно прятаться, бегать и драться. Можно ковыряться в земле под теплым солнцем, потягиваться в полный рост и никого не бояться. Я весь улился слезами и соплями, хорошо, что меня не видели Юля и ее родители.

Закончив с чисткой зубов, я вернулся в дом. С кухни тянуло вкусностями. Тетя Лена нажарила рыбы, которую вчера мы с Юлиным отцом наловили в озере. Отца звали Николай, он был удивительно спокойным мужчиной, который всё на свете умел, ничему не удивлялся и с моим появлением обрадовался, что теперь ему есть, кого учить мужским занятиям (наверное, мечтал о сыне). Начали мы с ним с рыбалки — и это было здорово! Вчера на ужин была уха, а сегодня на завтрак жареная рыба.

Я предложил тете Лене помочь накрыть стол, но у опытной хозяйки всё так и горело в руках, так что от моей помощи с улыбкой отмахнулись. Я просто стоял у окна и наблюдал за ней, вспоминая свою маму. В дверях кухни появилась заспанная Юля и пожелала нам доброго утра. С ней была Аня, та самая девочка, которая чуть не откусила мне ногу и которую мы потом вылечили и забрали с собой. Большую часть времени она была хмурой и молчаливой — кроме первой истерики после пробуждения, когда она поняла, что родителей рядом нет, а вокруг лишь чужие люди. Мы еще не объясняли ей, что родителей, скорее всего, давно нет в живых. Успокоили, как могли. Потом она попривыкла к нам, особенно к Юле, девочки стали общаться, и пару раз я даже слышал Анин смех.

Понюхав аппетитные кухонные ароматы, Юля с Аней ушли умываться. Пришел Николай, сел за стол. За вялыми утренними разговорами дождались девчонок, сели есть.

Я всегда испытывал неловкость от Аниного присутствия. Считал, что должен как-то общаться с ребенком, помогать ей почувствовать себя бодрее и раскованней, но не мог себя заставить найти хоть какую-то тему. Любые расспросы вели разговор к родителям и ее прежней жизни до катастрофы, пришлось бы обсудить произошедшее, а этого не хотел никто. Да и вообще с детьми у меня никогда общение не ладилось. Сегодня же, задумавшись о ней, я вернулся мыслями к нашему с Юлей недавнему марш-броску. Хотя поначалу я считал то, что мы сделали, настоящим подвигом, всё же кое-что не давало мне покоя. Невеселые мысли, видимо, проявились на моем лице, и тетя Лена спросила:

— Сережа, ты почему такой хмурый? Спал плохо?

— Да… Чего-то не спалось, — пробормотал я, не желая отвечать на этот вопрос при ребенке.

После завтрака Николай пошел точить лопаты, тетя Лена и Аня остались на кухне ставить тесто для пирога с рыбой на обед, а мы с Юлей стали мыть посуду в дальнем от них углу кухни.

— Что всё-таки тебя беспокоит? — спросила Юля шепотом, стараясь, чтобы наш разговор не было слышно за бульканьем воды и бряканьем посуды.

Я был благодарен, что она заговорила со мной об этом. Мысли были тяжелыми, и держать их в себе было трудно.

— Понимаешь… — прошептал я в ответ. — Я не уверен, что мы сделали всё, что могли.

— Ты про лекарство?

— Да. Мы правильно сделали, что уехали, — я склонился к ее уху, чтобы можно было говорить еще тише. — Иначе нас могли просто пристрелить как ненужных свидетелей. Здоровые часто страшнее зараженных, от тех хоть знаешь, чего ждать… Но я вот думаю… Что, если они действительно не собирались пускать лекарство в ход? Что если они прилетели, забрали его и просто положили в сейф? Неужели мы через всё это прошли зря?

— Ну а что же мы еще можем сделать? — возразила Юля. — Самим всё это организовывать? На чем лекарство производить? Мы даже не знаем, какое оборудование нужно. Да и нашли бы — мы бы не знали, с какой стороны к нему подойти. Мы же не ученые какие-нибудь или лаборанты хотя бы… В нашей деревне тоже я химиков или биологов не припомню, — добавила она, повспоминав несколько секунд.

— Да, это-то понятно, — закивал я.

— Что тогда?

— Не знаю… Можно было бы, например, подумать о том, чтобы добраться до границы и передать последнюю капсулу соседям.