– Вы говорили о безрезультатной аутопсии. Значит, покойница уже побывала под скальпелем судмедэксперта, когда вы ее увидели?

– Да, на ней были характерные отметины.

– Следовательно, имело место полицейское расследование. Знаете ли вы, при каких обстоятельствах было обнаружено тело?

– Нет, нет. Я же вам сказал, эксперт не предоставлял мне подобных сведений. Вы должны понимать общий контекст: мы встречались два или три раза в году, он впускал меня ночью в морг, рискуя своим местом, и чем меньше информации он мне сообщал, тем лучше было для него. Он проверял все мои кадры во время съемки, чтобы удостовериться, что ни одно лицо не может быть опознано. Во время наших встреч он называл мне причины смерти, иногда мог обмолвиться парой слов о жертвах, но не более того.

Поль не мог понять. Если велось расследование, то обязательно были взяты пробы ДНК для опознания. Результаты должны были совпасть с данными Матильды Лурмель, которые имелись в единой базе генетических отпечатков. О чем тогда речь? О теле, прошедшем аутопсию, помещенном в ящик морга и не задокументированном? О контрабанде трупов?

Жуткая мысль мелькнула у него в голове, тело мгновенно покрылось холодным потом. Словно оказавшись в плену некоей замедленной съемки, он повернулся к гигантскому глазу, этому огромному чернильному колодцу, втягивающему его в себя, этой радужке, превратившейся в тонкий круг, подобный тому, который можно увидеть при полном солнечном затмении. И тут он понял, что именно его так потрясло при первом взгляде на это произведение.

Его рука, держащая телефон, задрожала. Он с трудом вывел на экран фотографию:

– А ее вы тоже видели?

На этот раз Андреас Абержель не выказал ни малейшего колебания:

– Да, я ее видел. К несчастью, при тех же обстоятельствах. «Отравленную» я запечатлел в две тысячи семнадцатом, и ею была эта женщина. Мне кажется, она была старше, чем на вашем снимке, но это была точно она, я уверен.

У Поля возникло ощущение, что его затопила безжалостная волна, перекатывая в своих струях и лишая кислорода. Вот так, необратимо и грубо, в мрачном зале Центра современного творчества и из уст незнакомца он узнает, что «Отравленная» – это Жюли.

Жюли мертва.

Пластик на входе зашуршал, еще одна пара продолжала осмотр. Поль метнулся к ним, размахивая своей жандармской карточкой. Ноги у него стали ватными, и на какую-то секунду он испугался, что сейчас упадет.

– Уходите отсюда.

Не сказав ни слова, растерянные посетители дали задний ход и исчезли. Поль вернулся к Абержелю, стараясь не сорваться. Пока он барахтается в волне, пока его треплют ее струи, крутя во все стороны, он не сломается. Но следовало действовать быстро, потому что прилив уйдет, оставив его беспомощным на песке. Только тогда он извергнет все слезы своего тела.

Фотограф сдвинулся с места и встал перед гигантским глазом, разглядывая его, как будто впервые видел собственную работу. Две морщины прорезали его щеки, словно жабры акулы.

– Только не говорите мне, что она тоже исчезла.

– Мне нужно имя того судмедэксперта.

Андреас Абержель взялся руками за голову:

– Полагаю, выбора у меня нет?