– Но владелица, которая мне ее продала, возможно, что-то знает. Поэтому, как и три месяца назад, я дам вам ее адрес, – предвосхитил просьбу Габриэля хозяин лавочки, протягивая листок. – А с вашей памятью что-то серьезное?

Габриэль в этот момент прочел: «Симона Хмельник. Ранбеш».

– Достаточно серьезное, чтобы я не помнил, что уже вас видел, но я выживу. Ранбеш… Где это?

– Приблизительно в получасе отсюда, на опушке леса Валлонского Брабанта. Это уголок богачей, по одним домам сразу видно. Симона Хмельник живет в настоящем особняке, в стиле модерн. Ну, если она до сих пор там живет. Как я вам уже говорил, дело было четыре года назад, а такие домины слишком велики для одинокой женщины…

Мужчина аккуратно поправил рамку с засушенными насекомыми, висевшую прямо позади Габриэля, и вытянул шею, когда зашла парочка готического вида. Жестом дав понять, что сейчас уделит им внимание, он понизил голос, доверительным тоном обратившись к Габриэлю:

– Должен признаться, что еще до вашего тогдашнего появления и объяснений мне всегда казалось, что с этой живописью связано что-то странное.

– Почему?

– Картина находилась в большом зале особняка среди множества других предметов, которые вдова выставила на продажу. Когда я сказал, что меня заинтересовало только это полотно, она сунула его мне в руки и попросила как можно скорее исчезнуть. И знаете что? Она не взяла с меня ни сантима.

Не в силах оторвать взгляд от стопки писем, выпавших из папки на резинках, Поль присел на подлокотник дивана, совершенно огорошенный.

– Я обнаружил их через несколько недель после того, как отец покончил с собой, – объяснил Жан-Люк Траскман. – Мне приходилось постоянно мотаться на виллу, чтобы разобрать его вещи и решить проблемы с правами наследования. Эти письма лежали в сейфе, спрятанном в его кабинете. Их посылали регулярно, начиная с две тысячи пятнадцатого и до его смерти, из самых разных мест на юго-востоке Франции. Как и у вас, страницы из детективов. Как и у вас, обведенные буквы, из которых получается: «Я знаю, что вы сделали», а еще «Однажды все узнают, какой вы монстр»…

Поль был потрясен:

– И ваш отец не обратился в полицию…

– По-видимому, нет. Он все сохранил, но никому ничего не говорил.

В голове у жандарма прояснилось: Давид Эскиме играл на двух досках. Он не довольствовался тем, что мстил Коринне, мучая ее своими загадками. В его план входило отомстить Калебу Траскману за зло, причиненное Жюли. Не исключено, что его угрозы и способствовали самоубийству писателя.

Жан-Люк Траскман снова взялся за страницы рукописи:

– Значит, финал действительно существовал, он таки довел свою историю до конца. Теперь все действительно проясняется… Должен вам сказать, что в один из моих приездов на виллу, недели за две до того, как я открыл сейф, я заметил, что в доме кто-то побывал. Стекло задней двери было разбито, кто-то проник внутрь, но вроде ничего не украл. Полиция приехала снять отпечатки, но это мало что дало. Еще бы, с такой-то архитектурой дома.

– Почему, что в ней такого особенного?

Его собеседник долго смотрел на листки, впав в задумчивость, потом взял себя в руки:

– Не важно. Оригинальный текст «Последней рукописи» я нашел вовсе не на чердаке, как написано в предисловии. Это было придумано, чтобы распалить фантазию читателей Калеба. Знаете, старая рукопись, извлеченная из пыли забытых папок… Такое куда легче продать…

«Для бизнеса любой повод хорош», – подумал Поль. Даже смерть. Несмотря на отвращение, он молча кивнул, предлагая сыну продолжать.