Создание образа супруги

В дневнике видна одна главная идея: избавление от тщеславия, которое подавляло собой и портило все наслаждения, и поиск средств избавиться от него. Толстой отметил: «Я перестал писать дневник почти уже семь месяцев. Сентябрь провел я в Старогладковской, то в поездках в Грозную и Старый Юрт; ездил на охоту, волочился за казачками, пил, немного писал и переводил. В октябре месяце я с братом поехал в Тифлис для определения на службу. В Тифлисе провел месяц в нерешительности: что делать, и с глупыми тщеславными планами в голове. С ноября месяца я лечился, сидел целых два месяца, то есть до нового года, дома; это время я провел хотя и скучно, но спокойно и полезно – написал всю первую часть. (Роман «Четыре эпохи развития. Детство» – вторая редакция. – Н.Ш.).

Январь я провел частью в дороге, частью в Старогладковской, писал, отделывал первую часть, готовился к походу и был спокоен и хорош. Февраль провел в походе – собою был доволен. Начало марта говел, скучаю и ленюсь. Отправляясь в поход, я до такой степени приготовил себя к смерти, что не только бросил, но и забыл про свои прежние занятия, так что теперь мне труднее, чем когда-нибудь, снова приняться за них.

Хотя все это время я о себе очень мало думал, но мысль о том, что я стал гораздо лучше прежнего, как-то закралась в мою душу – и даже сделалась убеждением».

И в этой обстановке он все чаще и все серьезнее задумывался о женитьбе, о семье.

В рассказе «Утро помещика» Толстой показывает воплощение таких мечтаний, вложенных в уста героя, князя Нехлюдова: «Я и жена, которую я люблю так, как никто никогда никого не любил на свете, мы всегда живем среди этой спокойной, поэтической деревенской природы, с детьми, может быть, с старухой теткой; у нас есть наша взаимная любовь, любовь к детям, и мы оба знаем, что наше назначение – добро. Мы помогаем друг другу идти к этой цели. Я делаю общие распоряжения, даю общие, справедливые пособия, завожу фермы, сберегательные кассы, мастерские; она, с своей хорошенькой головкой, в простом белом платье, поднимая его над стройной ножкой, идет по грязи в крестьянскую школу, в лазарет, к несчастному мужику, по справедливости не заслуживающему помощи, и везде утешает, помогает… Дети, старики, бабы обожают ее и смотрят на нее, как на какого-то ангела, как на провидение. Потом она возвращается и скрывает от меня, что ходила к несчастному мужику и дала ему денег, но я все знаю, и крепко обнимаю ее, и крепко и нежно целую ее прелестные глаза, стыдливо краснеющие щеки и улыбающиеся румяные губы».

А ведь Софья Андреевна Толстая, супруга Льва Николаевича, так и вела себя. Она была необыкновенно неприхотлива в быту, скромно одевалась, самоотверженно занималась семейными делами, вела хозяйство.

Откройте «Утро помещика», и вы обнаружите сходство будущей супруги с образом, создаваемом в мечтах…

Об этом думалось и писалось на Кавказе, в иной среде, в иной обстановке. Он интересовался жизнью казаков. Он встречался с казачками. А однажды он даже заявил: «Будущность России казачество – свобода, равенство и обязательная военная служба каждого». И прибавил: «Я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью. Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи – война и свобода».

Иллюстация к повести «Казаки». XIX в.

«Мечтая о славе, о женщинах…»

Боевые действия на Кавказе в какой-то мере зависели и от активности горцев. Если со стороны неприятеля делались попытки грабительских набегов, проводились боевые операции. Их цель – предотвращение таких набегов с помощью проведения упреждающих ударов и уничтожения скапливающихся для прорыва через границу отрядов. Разведка работала неплохо.

Всю зиму 1850–1851 гг., еще до приезда Льва Толстого на Кавказ, там шла подготовка к летним боевым действиям. Начиная с 3 января и по 1 марта 1851 солдаты рубили просеки, прокладывая путь для летнего наступления. С 1844 года главнокомандующим войсками на Кавказе и Кавказским наместником являлся русский государственный и военный деятель генерал-адъютант Михаил Семенович Воронцов (1782–1856). В войсках чувствовалось его энергичное, дельное и твердое руководство.

Лев Николаевич прибыл на Кавказ как раз в ту пору, когда русские войска начали использовать то, что подготовлено зимой.

Так, летом 1851 года русское командование в Старом Юрте получило данные о том, что на сопредельной стороне готовится очередная провокация. Как-то под вечер Николай Толстой, придя домой, рассказал брату, что решено провести рейд против неприятеля.

Лев стал просить брата взять его с собой. Но на каких правах? Он ведь не был в строю, не имел воинского звания. И все же Николаю удалось уговорить командование включить брата в отряд в качестве добровольца.

Отряд выступил в поход. Шли осторожно, стараясь оставаться незамеченными. Льву Толстому было любопытно наблюдать за поведением солдат. Они были разных возрастов, собрала их военная судьба из разных уголков России. Слышались и волжский говор, и наречия Севера, и знакомые голоса тех, кто призван из родного для Льва Николаевича Черноземья. Удивило совершенное спокойствие солдат. Казалось, они идут не на бой с врагом, где может случиться всякое, а остановились на привал во время какого-то обычного учебного похода.

Впервые он услышал магическое русское «ура», впервые увидел, как бегут в панике храбрые горцы, тем самым признавая русскую силу, русское мастерство, безудержную боевую удаль.

Казалось бы, настало время взяться за перо, чтобы поведать обо всем этом по свежим следам, но удивительно – вернувшись из похода, Лев Толстой написал: «Чувство страха совершенно исчезло. Ни одного из чувств веры, надежды и любви я не мог бы отделить от общего чувства. Нет, вот оно чувство, которое испытал я вчера – это любовь к Богу. Любовь высокую, соединяющую в себе все хорошее, отрицающую все дурное. Как страшно было мне смотреть на всю мелочную – порочную сторону жизни. Я не мог постигнуть, как она могла завлекать меня. Как от чистого сердца просил я Бога принять меня в лоно свое. Я не чувствовал плоти, я был один дух. Но нет! Плотская – мелочная сторона опять взяла свое, и не прошло часу, я почти сознательно слышал голос порока, тщеславия, пустой стороны жизни; знал, откуда этот голос, знал, что он погубит мое блаженство, боролся и поддался ему. Я заснул, мечтая о славе, о женщинах; но я не виноват, я не мог.

Вечное блаженство здесь невозможно. Страдания необходимы. Зачем не знаю. И как я смею говорить: не знаю. Как смел я думать, что можно знать пути Провидения. Оно источник разума… Ум теряется в этих безднах премудрости, а чувство боится оскорбить Его. – Благодарю Его за минуту блаженства, которая показала мне ничтожность и величие мое. Хочу молиться; но не умею; хочу постигнуть; но не смею – предаюсь в волю Твою!»