Пестрой бабочки уже не видно, только Ая бежит, словно за ней гонится свора бешеных василисков. Бежит ко мне. Ее лицо белее снега, глаза широко открыты, губы шевелятся, однако я не слышу ни звука.
Мне становится страшно. Понимаю, надо тоже бежать, а ноги… ноги как будто приросли к земле.
Белоснежная рубашка развевается по ветру. Сестра уже рядом. Хватает меня за руку и тянет за собой, но я стою, я не могу шевельнуться от сковавшего душу ужаса. От вида того, кто ее преследует.
А он неспешно подходит, усмехаясь, будто не сомневается: мы никуда не денемся.
— Зачем убегать, красавица? Хочешь конфетку? Смотри, у меня полный карман леденцов.
Я не понимаю, глумится ли он или не знает, что Ая давно смотреть не может на сладости.
Гость продолжает говорить какие-то глупости, но я слышу только рык сестры, оборачивающейся в прыжке. Она полукровка, волчицей стать не может, зато зубы отрастить — запросто! Сейчас он узнает, что такое клыки оборотня!
Противник вспыхивает, как подожженный сноп, лишь пламя зеленое. Аю накрывает волна огня, смывает ко мне, и мы вместе качаемся в вязком тумане.
Нет времени. Нет звуков. Ничего не видно, кроме зелени вокруг. Я дрожу, и она такая холодная…
«Ты со мной?» — эти слова возникают в моей голове.
«Конечно», — мысленно отвечаю, чувствуя, как вязкая зелень расступается и становится легко…
Я проснулся в холодном поту. Свет Руна пробивался сквозь щель в закрытых ставнях. Эльфийка, которая мне «няня», сидела у стены, мерно посапывая. Кажется, спала. Я не собирался ее тревожить.
Говорят, человек видит свою смерть только раз в жизни. Я уже видел ее дважды.
Сколько может выдержать не-людь без сна? Легенды людей утверждают, будто оборотни не спят вовсе. Сколько я выдержу? Не знаю… И заставить себя положить голову на подушку не могу.
Зет, когда-то я записала в тебя стих, в котором «…рассвет обнял ее туманом и тихо сладкий сон ушел…». Так вот, просыпаться вне теплой мягкой постели отнюдь не так приятно, как описывал поэт. Сомневаюсь, что ему вообще доводилось когда-либо ночевать под открытым небом! В ином случае стихотворение звучало бы куда грубее, зато в разы правдоподобнее.
Как я узнала на собственном не слишком приятном опыте, туман — это такая штука, которая имеет свойство оседать мелкими капельками воды, и я благодарна бабушке за одежду из эльфийской ткани. Хотя волосы все равно стали влажными и поспешили приклеиться к щекам неопрятными прядями.
«На природе» сон уходит громко, с писком прилетевшей стаи воробьев и гоготом одинокой гусыни, неспешно прошествовавшей к реке. Корни и камни словно выползают за ночь, стремясь намять бока посущественней. Муравьи тоже не остаются в стороне — мотаются туда-сюда по открытым участкам рук, донимая щекоткой. И, наконец, вылезающий из воды красавец-мужчина — очень интересное зрелище, но только до тех пор, пока он не начинает вопить: «Рена, что ты здесь делаешь? И где Лан?!», вместе с тем плюхаясь обратно, подняв тучу холодных брызг.
Нет, я решительно отказываюсь постигать мужскую логику. Позавчера он ведет себя как образец понимания и сочувствия, вчера делает весьма двусмысленные намеки и предложения, а сегодня шарахается, как от ведьмы. Ага, ладно, я и есть ведьма, так что насчет шарахания промолчу. Но спрашивать молодую жену, где правитель Странного Леса, будто удивляясь, почему она не с ним, предел нахальства!
Дом, в котором мы остановились, встретил меня распахнутой дверью (потому что у печи хозяйничала стряпуха и жара стояла невыносимая), физиономией Лана с подбитым глазом (а как же регенерация?) и осуждающим взглядом Арголина (этому-то чем я не угодила?).