Сопротивление граждан было недолгим, к тому же среди них выявились предатели. Один из них, Верховный жрец Септимий Хаддудан, впоследствии удостоился личной похвалы римского императора за помощь римлянам и надписи на главном входе в пальмирский храм с упоминанием о заслуге.
…Тысячи римских воинов вламывались в жилища пальмирцев, выискивали и вытаскивал и всё, что представляло собой хоть какую-то ценность. И хотя Аврелиан давал согласие расправиться только с мятежниками и всеми, кто попадался с оружием, убивали любого, кто оказывал сопротивление насилию или проявлял хотя бы недовольство. Ни положение, ни возраст никого не могли спасти. Женщин, девушек и красивых юношей волокли на потеху убийцам. Из города то и дело уходили армейские обозы с награбленным добром, а когда уже ничего ценного в домах не осталось, воины дошли до того, что отнимали добычу друг у друга. Четыре дня подряд красивая и остававшаяся ещё богатой Пальмира подвергалась чудовищному грабежу…
А после случившегося римский император проявил удивительную сдержанность. Удовлетворившись местью, казнил Апсея, но сохранил жизнь "царю Септимию Антиоху" тем, что вывез его в Рим, дожидаться окончательного решения. Затем, словно спохватившись, Аврелиан отправил письмо в Сенат:
"…Довольно уже зарублено и зарезано пальмирцев. Мы не пощадили женщин, мы перебили детей, перерезали стариков, истребили жителей деревень. Кому же мы оставим потом землю, кому оставим город? Надо пощадить тех, кто остался в живых. Я уверен, что эти столь немногие исправились после наказания многих. Я хочу привести в прежний вид храм Солнца, который разграбили в Пальмире мои легионеры… Предлагаю потратить на эти цели триста фунтов золота из ларцов Зенобии и тысячу восемьсот фунтов серебра из пальмирского добра, а также драгоценные камни царицы. Имея все это, нужно постараться почтить храм. Этим мы очень угодим и Риму, и бессмертным богам… Я прошу Сенат прислать в Пальмиру римского
Сенаторы долго и яростно обсуждали письмо императора, но так ни к чему и не пришли…
Второй раз испытав на себе гнев Аврелиана, большинство пальмирцев, оставшихся в живых, навсегда покинули Пальмиру. Город обезлюдел. Омертвелые дома и ограбленные храмы приходили в запустение, стены вокруг города со временем разрушались, пока не сравнялись с землёй. От величественных зданий и сооружений — храмов, театра, базаров, колоннад — остались безобразные руины. Цветущий в прошлом оазис захирел.
Несмотря на попытки возрождения в другое время, Пальмира не смогла восстановить прежнее богатство и влияние в регионе. Память о ней постепенно угасла, и она превратилась в один из рядовых провинциальных городков на окраине Римской империи…
Глава двенадцатая
ЗОЛОТЫЕ КАНДАЛЫ
Аврелиан стремился поскорее оказаться в Риме, чтобы насладиться торжествами в свою честь. Поводов случилось несколько: помимо победы над Пальмирой император успел задавить нарождавшийся мятеж римских легионов в Галлии во главе Тетрика. За этим последовали очередные неприятности в Египте.
…После ухода армии Пальмиры из Египта Александрию охватило восстание египтян. Возглавил его старый друг царя Одената, Фирм, богатейший человек в Египте. Отказ Зенобии от присутствия на египетской территории Фирм понял по-своему: опираясь на деловые связи с Индией, Аравией и Африкой, богач воодушевил жителей Александрии на борьбу за свободу и независимость страны от иноземцев, уговорив верхушку жрецов поддержать его в претензиях на царскую власть.
Облаченный в царские одеяния самозванец во главе вооружённой толпы разогнал в Александрии римский гарнизон и занял дворец. Объявил о создании Народного собрания, на котором объявил Аврелиана узурпатором, а себя — "настоящим императором". Вознесение на трон Фирм подтвердил выпуском монет с собственным изображением и намерением создать армию.
Вскоре в гавани Александрии появились военные корабли римлян. Из Сирии подошла сухопутная армия, и хотя местные жители встретили "гостей" с открытой враждебностью, через десять дней в городе, а затем по всему Египту власть римского императора была восстановлена и укреплена дополнительными легионами. Наёмники Фирма разбежались, а их хозяина пленили и переправили в распоряжение Аврелиана, в Рим.
Сенат послал императору в Галлию радостное уведомление о присвоении почётного титула "Реставратор империи и Востока". И только после этих событий Аврелиан оглянулся вокруг и осознал, что за три года ему действительно удалось "восстановить мир и порядок по всей Империи".
По возвращении в Рим Аврелиану пришлось выслушивать в Сенате всех, недовольных тем, что он не убил царицу Зенобию ещё под стенами Пальмиры. Дескать, когда она перевезена в Рим, неизвестно. И как поступит дальше — император не говорит. Когда ему надоело, он заявил с долей раздражения в голосе:
— Приходится мне, уважаемые отцы-сенаторы, вашему императору и "первому из равных", объясниться в отношении пленённой мной женщины, в недавнем прошлом пальмирской царицы. Желание у меня такое было — казнить изменницу на месте. Но я не позволил эмоциям руководить мной и поступил, как велят законы Рима, когда дело касается воинов. А эта женщина — воин, хороший воин, иначе не пришлось бы мне тратить столько времени и усилий, чтобы покончить с этим злом. Я отдал её под суд. На суде она признала, что действовала против Рима, и тогда я принял решение провести пленницу по улицам города в триумфе. Вы помните, она просила вас, чтобы вы позволили ей пройти по улицам Рима в триумфе? Я исполню её просьбу, но это будет мой триумф! Надеюсь, никто из вас не станет возражать?
Возникла напряжённая тишина, которая не показалась достаточным аргументом для императора. Он продолжил речь:
— Те, кто упрекал меня, не смогли бы найти для меня достаточных похвал, если бы знали, что это за воин! Как разумны её замыслы и как непреклонна она была в своих распоряжениях! Как требовательна по отношению к армии и как щедра, когда требовала необходимость! И как была сурова, когда нужно было проявить свою строгость.
Сенаторы слушали Аврелиана с нескрываемым изумлением, и после каждой его оценки Зенобии они всё больше проникались если не уважением к Зенобии, так пониманием.
— То, что Оденат победил персов, могу сказать, достижение его супруги Зенобии. Все восточные народы и египтяне испытывали такой страх перед ней, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не смели сопротивляться. При этом сохранялись в неприкосновенности границы Римской империи, за что невозможно отказать этой женщине в моём уважении. Поэтому верьте, отцы-сенаторы, моим словам — я не сохранил бы ей жизнь, если бы не знал, как много пользы она принесла Римскому государству, охраняя для себя и для своих детей свою власть на Востоке.