— Не о тебе речь!

После недолгого молчания, похоже, обречённо произнёс:

— Не зря греки утверждали, что боги создали и послали к ним прекрасную женщину Пандору, ставшую для мужчин орудием зла и кары.

Марсий деликатно поддакнул:

— Я тоже слышал мнение их мудреца, кажется, его звали Пифагор: "Есть доброе начало, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину".

Ланист замолчал, не зная, нужно ли продолжать разговор. Император тут же добавил с огорчением:

— Едва женщины становятся вровень с мужчинами, как тотчас оказываются выше их! Везде мужчины властвуют над женщинами, и только римляне, властвуя над всеми мужчинами мира, позволяют женщинам властвовать над собой.

Похоже, что Аврелиан давно воспринимал Марсия как доверительного собеседника, перед которым можно высказаться, услышать нужный ответ и не сердиться. Вот и сейчас он говорил как бы сам с собой:

— Не помню, кажется, Сенека сказал замечательные слова: "Золото проверяют огнем, женщину испытывают золотом, а мужчину — женщиной". Всецело одобряю! Но женщина женщине — рознь! Мне выпал особый случай иметь дело с красивой и умной женщиной. Это ли не испытание для императора? С ней невозможно поступить по прихоти.

Аврелиан повернулся к Марсию и с неожиданной доверительностью произнёс:

— Не знаю, как поступить с полководцем в женском обличье!

Марсий понятливо закивал:

— Вот ты о чём, император!

Они помолчали. Марсия вдруг осенило:

— Не имею права советовать, мой император, но, думаю, я смогу разрешить проблему, если таковая имеется!

— Весь во внимании, дорогой Марсий!

— Я слышал, что пальмирская царица — храбрая женщина. Ей не привыкать к оружию. Я сделаю из неё хорошего гладиатора. А дальше поступишь, как посчитаешь нужным.

Лицо Аврелиана расплылось в улыбке.

— Молодец, Марсий! Согласен! Женщины любят, чтобы мужчины смотрели на них с восхищением. Обучишь Зенобию всему, чем сам владеешь, и пусть тогда боги распоряжаются её судьбой!

…Для Рима предложение ланиста было не в диковину. Время от времени в цирках Империи появлялись вооружённые женщины — гладиатрисы, выступлениями которых восхищалась избалованная римская публика. Женщины не на жизнь, а на смерть сражались с дикими зверями, друг с другом и даже с мужчинами, "коллегами". Особенно популярными их выступления стали при Нероне и Домициане. Ряды гладиатрис пополнялись представительницами сословий сенаторов или всадников, женщины шли сражаться по собственной воле, хотя законодатели регулярно всячески ограничивали это неестественное для свободнорожденных граждан явление. Самоутверждение этой части молодых азартных женщин воспринималось как мода, и ничто не мешало им искать славы, независимости и равноправия, не обращая внимания на оборотную сторону известности — одновременно насмешек и презрения, как к бродячим актёрам и портовым проституткам…