– Тупицы! – вспылил он, потом выпучил глаза, испуганно дернул головой по сторонам и прикусил кулак. – Надо было съесть. Здесь есть нечего. Ядовитая свалка все убивает.

– Тогда почему ты остаешься здесь? – спросила Веста.

– Пустыня! – с глубокой болью в голосе застонал он. – Повсюду пустыня! Я пытался уйти, – он посмотрел на людей за спиной. – Мы все пытались уйти. Но это тупик. Едкий мусорный газ крутит пепельные бури. Одну за другой. Отсюда не уйти – не успеть. Мы питаемся крысами, разводим крыс. Зря вы убили нашу крысу, зря – она была еще маленькой. Есть нечего! Иногда сюда забредают пепельники – редко, очень редко. Счастливый день. А иногда… иногда нужно есть пальцы. Еды нет. Энергии нет.

Пепел вокруг нас начал подниматься, его движение в воздухе ускорялось. Мусорные жители с первобытными исполненными страхом криками поспешили вернуться в убежище.

– Прячьтесь! – приказал нам Эдвард.

Дождавшись исполнения приказа, он нырнул в яму сам, набросил творило и сцепил тяжелым засовом с другим металлическим мусором, служащим ему опорой.

Развернуться внизу было негде – мы едва не прижимались друг к другу. А еще здесь невероятно смердело – вот и все, что можно сказать о яме. Сложный смешанный запах вызывали полуразложившиеся в радиоактивной липкой жиже крысиные трупики и даже один растаявший по пояс обезображенный разложением человек.

Веста поморщилась.

– Зачем вы их здесь бросили?

– Болели. Больные тела нужно уничтожать, чтобы не заразились здоровые крысы.

– Вы все больные, – не удержался я.

– Мы не больные! – поспорил кто-то из толпы.

– Не больные, – согласился Эдвард. У больных вытекают глаза, а мы видим.

Вероятно, потеря зрения являлась одной из последующих стадий болезни. На этот раз я промолчал.

– Саша, – протолкнулась ко мне Веста. – Мы должны их спасти.

Я сильно сомневался, что их вообще еще можно спасти, – болезнь не только обезобразила их внешне, но, очевидно, поразила глубоко изнутри.

– Они не поместятся под сферу, – негромко ответил я, надеясь, что Эдвард не станет прислушиваться либо из-за болезни не сможет.

– Я знаю. Но их нужно вытаскивать.

Я сделал глубокий успокаивающий вдох и неторопливо выдохнул. За последние дни я помог людям больше, чем за всю прежнюю жизнь, и сейчас моя эгоистичная натура жаждала внимания к себе самой. Кроме того, я привык получать плату за содействие, и если она не всегда являлась решающим фактором в принятии решения, то уж немалой частью этого решения точно. Получить же награду от мусорных жителей я не надеялся.

Но, размышляя над вопросом глубже, я осознал причину своего нежелания помогать им. Они мне напоминали меня. Того Александра из «Гаража», которого не выпускала в открытый мир боязнь неудач. Потому я и притворялся безразличным лентяем и барным философом. Как же ненавидел я себя поначалу! А потом привык к себе новому и уверовал, что всегда таким и был. Так и эти люди, они создали себе ложь и в нее поверили. Неужели за все время своего пребывания здесь они не нашли способа бежать? Не верю. Правдоподобней кажется версия неудачи и последующее полное капитулирование. Возможно, впрочем, немалую роль здесь играл и сам мусорный газ. Или были иные причины, повлиявшие на поведение и мышление этих людей. Всей картиной я не располагал, потому и судить справедливо не мог. Эта мысль меня остудила, и я даже испытал стыд – чтобы помочь другу, не обязательно быть с ним согласным.