— Молчи, Катерина! — вышедший из передней дед Василий устремил грозный взгляд на сноху, — не бросим детей!

Домашние, опешив, смотрели на старика: дед Василий впервые разозлился.

— Не бросите?! Того и гляди, молодежь погонят на войну! Как жить будем? В деревне мужиков не осталось! — не успокаивалась Катерина.

— Я не отдам Анютку и Ванятку! — Даша обняла детей и прижала к себе. Катерина бессильно опустила руки: делай что хошь!

— Проживем! — дед Василий гордо поднял седую бороду.

Бабка Авдотья согласно кивала в поддержку мужа: когда семья большая, жить веселее!

Никто больше не спорил. Лука и Иван принесли кровать из хаты Харитона, поставили ее в большой комнате. Вечеряли уже пополнившейся семьей.

В следующем году забрали в солдаты братьев-погодок Луку и Ивана, да еще много молодых парней ушли защищать отечество. От них изредка приходили письма. Жизнь на хуторе и в деревне стала еще тяжелее. Оставшиеся бабы да старики, как могли пахали поля, выращивали хлеб. Об отречении царя, о произошедших революциях сельчане узнавали от приезжавших с фронта солдат, да из газет, что получал лавочник. Это мало повлияло на сложившиеся устои. Как бы там ни было, есть царь или нет его, а жизнь продолжается. Возвращающиеся с фронта мужики рассказывали о войне, о непонятной революции, о новых порядках. Люди собирались толпами, слушали, кивали головами, но старались не высказывать мнений о происходящем. Как-то еще повернется. Вон воюют красные да белые, поди пойми, кто прав. В этих краях сроду мирно землю пахали…

В июне 1918 года объявился Харитон… На станции Ал-во на запасных путях стоял эшелон начдива Киквидзе. Ранним утром посыльный спрыгнул с подножки вагона и остановился покурить. Не спалось и начдиву. Он тоже вышел из вагона. Заметив задумчивый взгляд посыльного, Киквидзе спросил:

— Что ты там увидел, генацвале?

— Родина недалече отсюда, Вассо Исидорович! Семья там у меня. Жена, дети, мать…

— Вон оно ка-а-к! — начдив на мгновение задумался, — Эшелон до вечера стоять будет. Если до отправления не вернешься, отдам под трибунал за дезертирство.

— Слушаюсь, товарищ начдив! — Харитон вытянулся в струнку перед командиром.

В деревне выгоняли скотину на выпас, и появившийся на дороге всадник в военной форме вызвал интерес сельчан. До сих пор не решались вот так, по одному, ездить вояки. Люди с неприязнью смотрели на незнакомца. Поди разберись, зачем приехал.

— Надоть к лавке топать! — через дорогу кричал сосед глухому деду, вышедшему к калитке, — поди опять гитировать будуть! Взяв батоги, они покорно поплелись к лавке, где обычно проходили все собрания. Но военный, не останавливаясь, проехал по дороге и повернул за околицу, к хутору…

— Как будто видел я где-то его раньше, — почесал затылок дедок.

— Ездиють они часто, вот и показалось тебе, — равнодушно заметил его сосед, провожая взглядом всадника.

— Не скажи! Не скажи! — вскинулся въедливый дед, — кумекаю я: то Харитон с хутора! Поди, как забрали его на войну, так и не было от него весточки!

— Неуж он? — усомнился сосед, — ты погляди — в люди выбился!

И деды пошагали восвояси…