— Ты такая же, только повзрослела.

Даша смущенно смотрела на него. Им надо было о многом сказать друг другу. Но они молчали. Слова не хотели сплетаться в плавную речь, застревали внутри. Пора было предложить ему укладываться спать. Кроме полатей, на которых спала тетка Клава, она не могла предложить ничего. Егор понял ее смущение:

— Даш, кинь мне на пол рогожку какую-нибудь. Я привык спать где попало.

Даша постелила постель и ушла в горницу. Егор медленно раздевался и думал о Даше. Нельзя было догадаться: рада ли она его появлению? Ее смущение можно было толковать по-всякому, ведь они даже не поговорили. Он не знал, о чем она сейчас думает, лежа в постели в другой комнате. Он не сомневался, что Даша тоже не спит. Захочет ли она хоть на одну ночь соединить с ним свою жизнь? Посмеет ли? Забудет ли о том, что он тоже не свободен? Или всю ночь они так и будут думать друг о друге, а утром он уедет, потому что придет тетка Клава с хутора. Он слышал, как ворочается Даша на своей кровати. Егор подумал, что должен решиться. Ведь он видел, как загорелись ее глаза, когда он вошел в избу. Егор решительно смахнул с себя одеяло. Он быстро вошел в горницу. Даша, услышав шаги, приподнялась на локте.

— Егор, — только и выдохнула она, когда он опустился на край кровати. Ее руки уже тянулись ему навстречу, сердце тяжело ухало в груди, заглушая все разумные мысли. Егор обнимал ее, целовал податливые губы. Одежда летела на пол. Руки Егора жадно скользили по телу Даши. Нежная кожа распаляла желание. Даша обнимала его за шею, гладила его спину, отвечала на его поцелуи. Егор нежно обхватил ладонью ее грудь. Даша замерла от неожиданной ласки. Егор целовал грудь, теребил сосок языком, поднимался выше, целовал шею, волосы, пахнущие чабрецом. Он и не подозревал, как сильно он хотел любви, любить вот эту рыжую, зеленоглазую женщину. Он любил ее каждой клеточкой своего истосковавшегося тела, каждой частичкой своей истосковавшейся души. Он не подозревал, что она так нужна ему, нужна сейчас, иначе сердце не выдержит, разорвется от желания обладать ею.

— Дашка, родная, сладкая моя! — шептал он, не помня себя.

— Егор, я так сильно люблю тебя, — Даша шептала в ответ. Он целовал ее всю с головы до ног, она извиваясь в его руках, целовала его. Порой он не помнил, где находится, как попал сюда. От ее жадных поцелуев и горячих рук сознание уплывало. Не было вокруг никого и ничего. Не было деревни, не было этой избы, не было времени, когда они были не вместе. Были только двое, соединенные в одно целое, и не было силы способной их разъединить. Потом Егор опять целовал ее, но уже более спокойно, поглаживая ее теплое нежное тело. Даша гладила его по груди, рука ее путалась в завитках волос. Егор улыбнулся в темноте, и Даша почувствовала его улыбку. Она приподнялась на локте, заглядывая ему в лицо.

— Ты чего, Егор?

Егор обхватил ее грудь.

— Ты знаешь, Даш, теперь они напоминают поспевшие яблоки.

Даша ухватила его за волосы.

— Ты и это помнишь, Егор? — тот прижал ее к груди:

— Я все помню! И ты прости меня, Даша, прости, что не сбылось у нас.

Даша ладошкой прикрыла ему рот.

— Не надо Егор! Я так рада, что ты здесь! Так рада, что мы сейчас вместе! А дальше пусть будет, как будет! — эта ночь была только для них. К утру притомившаяся Даша откинулась на подушку и задремала. Егор гладил ее растрепавшиеся волосы, пахнувшие таким родным запахом. Даша повернулась, обхватила его за шею и затихла на груди, обняв рукой. Егор боялся шевелиться, чтобы не потревожить ее сон. Предутренние сумерки, напомнили о том, что он здесь гость и скоро надо будет уезжать. Он пошевелился, и Даша тут же вскинулась: утро?

— Да. Мне пора!

Даша молча поднялась с кровати. Егор посмотрел на спящего в люльке ребенка и невесело улыбнулся. Ведь этот ребенок мог быть их с Дашей сыном… Даша, сдерживая слезы, обнимала Егора и не могла оторваться от его груди. Егор гладил ее по голове:

— Даш, давай я приеду за тобой и уедем в город! Нас там никто не знает.

Слезы покатились из глаз Даши:

— Не могу я так, Егор! Ты передай через Луку, чтобы отец приехал, домой я хочу! Не могу больше здесь. Давно бы уехала, да отец говорит, что Харитон пьет там. Боюсь я его!