Гапон вернулся через три дня со спальным мешком и кое-какой едой. Солнце, под которым они встретились, снова скрылось за серебристыми облаками, сменившись проливным дождем, который шел все время, пока его не было. Его начинала пугать мысль о ночи в сырой, изолированной пещере. Но он как минимум должен был вернуть ключи от мотоцикла. Когда Гапон просунул голову в выбранную пещеру, слезы наполнили его глаза. В углу была аккуратно сложена стопка дров, которые Шелтер собрал и сложил внутри, чтобы они просохли. Он подмел землю на полу и оставил Гапону пару свечей, чтобы осветить его ночлег.

Встретившись позже с Шетлером, Гапон заметил, что некогда общительный человек, который показывал ему пещеры, стал более тихим, более сдержанным. Шетлер рассказал, что навещал Равата в его каменной хижине, обучался у него йоге и духовности. Гапону казалось, что Шетлер «запутался» в своих идеях, пытаясь разобраться в том, что имеет для него смысл. Одно было ясно. «В его понимании духовность заключалась в том, чтобы стать совершенным аскетом, – вспоминает Гапон. – Он думал, что, только отказавшись от всех удовольствий и материального, мирского мира, он сможет найти то, что ищет…

Может быть, он чувствовал свою слабость, потому что не мог от всего этого отказаться».

Шетлер сказал Гапону, что он изо всех сил пытается найти баланс между жизнью в одиночестве и жизнью в обществе, что определенная его часть хотела бы отречься от всего и продолжить просто жить в пещере. «Он стремился к свободе, которая не зависит от количества денег и степени комфорта», – говорит Гапон. По его мнению, Шетлера «разрывало на части» от напряжения между той его частью, которая ценила материальные удовольствия и репутацию, и той, которая желала испытаний и трудностей. «Думаю, он пришел к той точке, когда понял, что просто уметь выживать в тяжелых условиях недостаточно для того, чтобы быть по-настоящему свободным», – говорит Гапон. Об этом он будет думать еще долго после их беседы.

Проведя несколько ночей в пещере, которую обустроил для него Шетлер, Гапон собрал вещи и отправился в поход к ледниковому истоку реки Парвати, озеру Манталай, через перевал Пин-Парвати в долину Спити. Он беспокоился о своем новом друге, но был благодарен за то время, что они провели вместе. Ему казалось, будто он встретил в горах давно потерянного брата.

Позже Шетлер напишет в соцсетях о своей первой встрече с Раватом и о том, что его заинтересовало в индийских садху, тем самым показав, о чем он думал во время недель пребывания в Кхеерганге. Он называл их «дикими старцами, которые бродят голыми и одинокими в Гималаях, живут в пещерах, курят чиллумы с сильным гашишем и медитируют. Много медитируют. Они живут своей жизнью по образу и подобию Господа Шивы, который провел большую часть своей жизни, делая то же самое. Сообщается, что некоторые из них месяцами обходятся без пищи, питаясь чистой жизненной энергией. И гашишем».

Внутри хижины Шетлер садился у костра Равата, а садху подносил еду: чай и чапати, индийские лепешки, или кхир[49]. Зачастую это была единственная еда Шетлера за день. «Не зная обычаев, я старался быть наблюдательным и не делать ничего глупого, например: передавать что-либо через огонь, класть ноги к огню или прикасаться к нему», – писал Шетлер. Рават также демонстрировал свое мастерство в йоге, изгибая и деформируя свое тело в сложные асаны перед всеми, кто приходил в его хижину.

Они предлагали сигареты, гашиш, чтобы набить его чиллум, или сто рупий в обмен на благословение старца. На эти денежные обмены с человеком, который не должен был нуждаться в деньгах, Шетлер предпочитал закрывать глаза. «Он отказался от мирского: и от денег, и от женщин, – написал он в соцсетях. – Он говорит, что большинство баба – фальшивые, что им нравятся деньги, женщины и фото с туристами за деньги; в основном это фальшивые бездельники. Но он уверяет меня, что он настоящий».

«Джастин был в восторге», – говорит Робертс. Отчасти Робертс понимал, что восхищает Шетлера в индуистских старцах. «Они впадают в крайности, начинают испытывать тело, чтобы узнать, сколько оно может выдержать, – говорит он. – И когда тело остается без пищи или чего-либо еще, мыслительные процессы начинают меняться, они входят в другое состояние ума». У Робертса был опыт общения с садху, который поверг его в благоговейный трепет. Во время Rainbow Gathering баба из западного индийского штата Раджастхан следил за костром на лугу, вокруг которого сидели посетители и принимали благословения.

Робертс вспоминает, что внимательно наблюдал за ним: когда садху вставал, огонь угасал, а когда садился, он вспыхивал снова. Но Робертса не тронуло ничего из того, что доносилось из прокуренной хижины Равата. «Скорее всего, он убегал от чего-то в своей жизни и оказался здесь, – говорит Робертс. – Многие преступники убивают людей, уходят в горы, отращивают бороду, одеваются как садху и создают новую личность». Он с большим скептицизмом относился к тому, что Рават мог предложить Шетлеру или кому бы то ни было, и все же замечал, что многие иностранные туристы попадаются на его загадочные уловки.

Некоторые из тех, кто работал в Кхеерганге, говорили, что Рават недавно появился в долине, а некоторые утверждали, что он приезжал в лагерь уже много лет. Однако мало кто верил, что Рават был настоящим старцем. Многие называли его «бизнес-бабой», фальшивым старцем, который выглядит и одевается соответственно роли, но по стране бродит не в поисках просветления, а чтобы зарабатывать деньги. Эти баба проповедуют духовность в туманном, расплывчатом понимании. По оценкам местных жителей, из всех садху, которые стекаются в долину Парвати, лишь каждый десятый следует подлинным путем паломника. Подавляющему большинству нужен чарас, черный гашиш, изготавливаемый в долине, и возможность заработать скромные деньги на роли мудреца.

И все же Шетлера тянуло к Равату, а садху тянуло к Шетлеру. Когда к ним в хижину приходил индийский паломник, который умел переводить, Рават задавал Шетлеру простые вопросы о его жизни, а Шетлер задавал ему вопросы о жизни садху. Однажды Шетлер показал Равату фотографии своей пещеры, которые больше всего заинтересовали старца. В обмен на так называемые наставления Шетлер мыл посуду после еды или подметал земляной пол в хижине. Эти отношения превратились в подчинение, классическую связь между мудрым гуру и чела, студентом, который стремится получить знания. Но Шетлер считал их связь равноправной. «За следующие пару недель мы подружились, – написал Шетлер. – Мне кажется».

Шетлер, похоже, заметил более жесткую черту в характере своего нового друга, написав, что садху «не отличаются добротой и любовью, и не сказать, что они особенно счастливы, как буддийские монахи, к которым я привык. Это горные воины. Иногда [Рават] бывает очень раздражительным с посетителем по непонятной мне причине. Но ему, похоже, нравится моя вежливая, спокойная компания, и он приглашает меня внутрь каждый раз, когда я прохожу мимо». В первый раз, когда Свапнашри Бхаси посетила обитель садху, Шетлер сидел, скрестив ноги, напротив Равата. Садху обратился к ней, зная, что она говорит на хинди. «Скажи ему, чтобы дал мне 500 рупий, – сказал ей Рават. – Я его баба. Я учу его. Скажи ему, чтобы он дал мне денег». Бхаси видела, как Рават сидел за своим костром и готовил чай для любопытных туристов, которые платили за то, чтобы побыть в его присутствии. Она перевела требование Равата Шетлеру, но предупредила его, что этот человек, возможно, просто использует его. Шетлер проигнорировал ее замечание и вложил мятую купюру в протянутые пальцы мужчины. «Я хочу быть ему хорошим другом, – сказал ей Рават, указывая на Шетлера. – Я хочу, чтобы он стал моим учеником, я хочу его учить. Но он должен дарить мне подарки». Вполне возможно, что Шетлер не видел ничего страшного в том, чтобы платить за пребывание в обществе садху.

Шетлер писал, что для него «было честью провести время с этим старцем» и что он узнал «кое-что о мире его глазами». Возможно, Шетлер не называл себя «поклонником гуру» как он уточнил однажды, но было ясно, что этот садху его очаровал. «Я слышал истории о магической силе этих баба, – писал Шетлер. – Они могут заглянуть тебе в душу и узнать твое прошлое и будущее. Они могут благословлять или проклинать. Это святые люди, но дикие, и даже в Индии они выше закона. Полиция их не арестовывает, даже за убийство, что, как мне сказали, случается».

Как и многие представители его поколения, Шетлер искал духовные выражения, которые находили бы отклик у него лично, собирая воедино мораль, учения и элементы различных конфессий, чтобы сформировать свою собственную. Во многих отношениях он вписался в волну верующих XXI века, которые считают себя скорее духовными, чем религиозными. Однажды он сказал, что ему не нравится прилагательное «духовный», но что оно ближе всего к тому, как он мог бы описать себя. «Это единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы передать то ощущение, к которому стремлюсь», – сказал он. Но иногда он возражал против банальностей, которые часто раздаются в этом сообществе. «Если ты опоздал на автобус, – написал он однажды, – это не потому, что так «должно было случиться», а потому что ты поздно встал. Именно такой оптимизм с поднятыми вверх руками из разряда «ну что ж» очень раздражает духовных людей. Я хочу узнать почему. Я хочу точно понять причину и извлечь урок из трагедии. Иначе в чем смысл?»

Шетлер отверг религии большой тройки: христианство, иудаизм и ислам. В 6-м классе он посещал христианскую школу во Флориде, но ненавидел ее и часто возвращался после уроков со слезами на глазах, как вспоминает его мать. Но он не переставал интересоваться религиозными традициями, делиться статьями и видеороликами в интернете и вступать в споры с друзьями и в социальных сетях. Путешествия стали для него каналом для изучения новых традиций и духовных убеждений по всему миру – от анимистических верований отдаленных племен Юго-Восточной Азии до культов поклонения солнцу в Южной Америке, от многогранного пантеона божеств в Южной Азии до шаманских обычаев в Северной Америке. «Религия – это очень привлекательная, манящая, сверкающая стрела, – сказал он однажды в интервью для подкаста, – и все сосредоточены на том, что это за стрела, или из чего она сделана, или какие на ней украшения, или какие перья – и никто не смотрит, куда указывает стрела, то есть на истину». Истина – единственное слово, которое использовали многие знакомые Шетлера для описания цели его давних поисков. Он часто говорил о своем «пути к истине», описывая, что ищет в жизни. Он признавал, что в основе религии лежит ядро «настоящей истины», но, по его мнению, духовность очень проста: это видение связи, существующей между нами и окружающим миром. Как часто говорила ему мать, все, что ему нужно сделать, это «найти свою собственную правду».

Шетлер сказал Кишвору Седхаю, своему непальскому другу, что он верит в некую высшую связь между всеми вещами, которую замечают и понимают лишь немногие из нас.

Любопытство раскрыть эту связь подпитывало его действия. Но многие считали этот поиск бесконечным. «Если у него были такие глубокие духовные переживания, – говорит Бриттани Черес, которая преподавала вместе с Шетлером в Школе следопытов, – должно быть, знание о существовании чего-то и отсутствие возможности это поймать вызывало глубокое разочарование. Представляю, как он, считавший себя таким талантливым во всех земных делах, спрашивал: «Почему я не могу поймать то, о существовании чего я знаю, что вижу в каждом мгновении каждого дня?» По мнению матери, ее сын постоянно искал так называемое «божественное», – связь между собой и чем-то большим. «Он не был одним из тех суровых людей, которые живут по принципу «что видишь, то и получаешь», «загробной жизни не существует»», – говорит Лейла Бруклин Оллман. Ему не нужна была быстрая духовность на скорую руку. «Он хотел просветления в духе Сиддхартхи Гаутамы, голодания в течение сорока девяти дней и медитации, когда ты доводишь свое тело до физической грани, выходишь из колеи и открываешь такой слой человеческого разума, который способен воспринимать духовное, что невозможно в мирской жизни, – говорит она. – Каждое воплощение Джастина, которое я видела, было связано с нежеланием быть обычным». И каждое из них было попыткой прикоснуться к чему-то большему.

Он был близок к этому в первые месяцы 2015 года, за год до того, как отправился в последнюю международную поездку, путешествуя по Южной Америке со своей девушкой Инди Корт. Они познакомились через приложение предыдущим летом и в итоге провстречались около семи месяцев, причем Шетлер использовал ее художественный лофт в Лос-Анджелесе в качестве базы, пока путешествовал по Калифорнии. Родом из Канады, Корт провела предыдущие семнадцать лет в разъездах: она прожила год на Бали, чуть больше года в Австралии, но в основном безостановочно путешествовала по всему миру, ни разу не вернувшись домой. Однако, встретив Шетлера, она поставила этот стиль жизни на паузу. «Я пыталась вернуться к нормальной жизни, – говорит она, – а у Джастина был противоположный план. У него был пассивный доход, и он никогда не планировал на двоих. Не думаю, что он хоть раз в жизни представлял себе общую картину с человеком, который был бы ему глубоко дорог». Это был один из главных конфликтов в их отношениях; другой – духовность.

Несколькими годами ранее Корт начала погружаться в мир медиумизма, и Шетлеру было трудно понять или найти с ней общий язык. «Ему было действительно трудно переварить то, во что я верю, и это вызывало конфликты, – говорит Корт. – Он просто не мог увидеть совместного будущего, потому что мы не пересекались в таких вопросах». Она чувствовала, что он восстает против своей духовности, отталкиваясь от того, что не было известно его разуму, и в поисках того, что он сможет ощутить и понять. «Он был в ужасе от одной мысли о потере свободы, – говорит она. – Единственная картина, которую он нарисовал для себя, – это путешествие по миру до конца своей жизни». Несмотря на то что их отношения теряли стабильность, Корт предложила Шетлеру поехать с ней на фестиваль Condor Eagle Festival в Бразилии – собрание шаманов и знахарей коренных народов со всей Латинской Америки, которое проводится раз в два года на лесистом плато под названием Шапада-дус-Веадейрус.