- Скромен, памятлив, и чем-то похож на Толстого? - спрашиваю рассказчика, припомнив уверения проводника вагона о том, что старого самарца, встречавшего Ленина, не трудно узнать по толстовской бороде.

- А что вы думаете? Похож поразительно. Его пригласили однажды в студию художников-любителей, как натурщика, и все сорок карандашей воспроизвели Толстого.

Диалог, что пойдет ниже, состоялся в приемной комнате Госархива. Я спросил:

- Ну что ж, Федор Игнатьевич, продолжим? Федор Игнатьевич кивнул.

- Я уже сказал, - заговорил он, - что восьми лет, перед пасхой, я сшил себе первые брюки. Но это была еще детская забава, а не дело. Главное мое занятие не изменилось: «Федька, сбегай, Федька, принеси!» Разносил готовое, приглашал заказчиков на примерку. Наш уличный перекресток - так Сокольничья, а вот так Почтовая - помню хорошо: на одном углу - приходская школа, на другом - следователь Розенфельд, в его квартире я впервые увидел телефон, на третьем - наша жестяная вывеска «Портной Кулагин», ножницы, катушка ниток, а через дорогу, окно в окно, - дом Рытикова, нижний этаж - чайная, верхний - квартира Ульяновых. Фамилии этой в то время я не знал. Во всем были хлопоты их зятя Елизарова, и только его фамилия запала мне в голову. Под окнами у нас стояла извозчичья биржа, и я не раз наблюдал, как молодой человек, совсем еще молодой, переходил улицу от дома Рытикова и садился в пролетку. Ездил он в окружной суд на Алексеевскую площадь. Чаще ездил, но иногда и ходил пешком. Того же молодого человека я видел и у нас в портновской. Мой старший брат Александр был настоящим художником в портновском деле, и вот он-то…

- Шил Владимиру Ильичу фрак?

- О том, что это был именно Владимир Ильич, я узнал лет через двадцать пять - тридцать. А вот фрака у него, как я думаю, не было, хотя фрак и был положен адвокату в суде… У нас он шил сюртук.

- С левым кармашком?

В морщинках, в уголках глаз моего собеседника на мгновение возникает понимающая озорнинка.

Как мальчишка на посылках, он бывал в дружной деятельной семье Ульяновых, именно такой он и помнит ее. По своим более поздним впечатлениям рассказывает об адвокатах, с которыми работал тогда Ленин. В пору юношества Федора Игнатьевича увлекала мысль объехать и повидать мир. Портной-самоучка, он учился в частной академии верхнего платья в Берлине, шил смокинги, пиджаки, шлафроки в Париже, Лондоне, Филадельфии, был в Японии, на Гавайских островах, а вернувшись домой через Дальний Восток, так и остался самарием. Он часто ходил в окружной суд на процессы, слушал Гиршфельда, который, как и Ленин, был в свое время помощником у Хардина, присутствовал на речах Подбельского, адвоката той же школы.

Слушая его, я то и дело возвращался мыслью к Ленину и наконец спросил:

- Возможно ли допустить, Федор Игнатьевич, что молодой Ульянов пользовался услугами одного извозчика?

- Конечно. Тогда это было принято.

- А вы не слышали, чтобы кто-нибудь искал его?

- Кажется, что-то было.