— У меня в отделе есть сектор, который рассматривает жалобы трудящихся. У них лежит папка жалоб на руководство Кировского завода — толщиной сантиметра два. А с вашего предприятия к нам пришло столько жалоб, что, если их сложить в стопку, получится столб высотой два метра, хотя на заводе работает в сто раз больше людей, чем во ВНИИНефтехиме.

Мы поддерживали вашего директора, как могли, больше четырех лет, надеясь, что он научится руководить и в институте прекратится базар-вокзал. Но у него ничего не получилось, и мы пришли к выводу, что директор никогда не сможет уменьшить поток жалоб во все инстанции, а следовательно, институт не будет нормально работать. Поэтому на бюро обкома партии было принято решение снять его с должности.

«Ничего оригинального», — подумал я, вспомнив, как на университетской военной кафедре нам первым делом объяснили, что должен знать командир.

— Вы — будущие офицеры. Под начало каждого из вас попадет взвод, а то и рота. Это больше ста человек, — внушал нам начальник химического цикла кафедры. — И вы должны знать, что при одиночном бунте расстреливают солдата, а при групповом — командира, то есть вас. Поэтому, если вовремя не пресечете бунт, пойдете под трибунал.

Наш директор не пресек «декабристское восстание», хотя было это не восстанием, а просто проявлением желания сотрудников работать в нормальных условиях. Вот и попал, правда не под трибунал, а на бюро обкома со всеми вытекающими.

Закончил свое выступление высокопоставленный представитель обкома партии словами:

— Запомните, товарищи ученые, каждый конфликт резко снижает эффективность любой работы, творческой особенно. Поэтому новому директору будут даны широчайшие полномочия для наведения порядка в институте. Вы, как и ваш — уже бывший — руководитель, должны извлечь урок из этой четырехлетней войны. Не извлечете — пеняйте на себя. На прощание хочу сказать вам одну вещь: руководство уже подумывало о передаче тематики института другим предприятиям, так что, если не хотите оказаться на улице, перестаньте писать друг на друга кляузы.

Директором ВНИИНефтехима был назначен Георгий Алексеевич Ластовкин, который работал руководителем Ленгипронефтехима[41]. Этот институт проектировал процессы, которые разрабатывались у нас, то есть с основной тематикой он должен быть знаком. Во ВНИИНефтехиме Ластовкина мало кто знал. Было известно только, что он очень строгий руководитель, поэтому во время обеденных посиделок многие высказывали предложение, что для наведения порядка он для острастки снимет нескольких «декабристов». В качестве первых мишеней называли Шапиро и Баталина. Однако новый шеф оказался гораздо умнее, чем думали о нем «обеденные мудрецы». Недели через две после появления в институте он начал обходить лаборатории, в присутствии заведующего встречался с руководителями групп и старшими научными сотрудниками. Как правило, обсуждались следующие вопросы:

1) что внедрила лаборатория (если внедрила, конечно);

2) какой эффект получен от реализации технологии в промышленных условиях;

3) какие разработки планируется внедрить в ближайшее время;

4) какая помощь со стороны директора нужна лаборатории.

Тогда завершилась подготовка к реализации процесса переработки отходов производства изопрена. На просьбу ускорить выполнение наших заявок специализированными лабораториями[42] Ластовкин откликнулся мгновенно, и в том, что мы достаточно быстро, по существовавшим в то время нормативам, внедрили этот процесс, была, несомненно, и его заслуга.

Благодаря «походам в народ» Ластовкин достаточно быстро выяснил, кто есть кто в институте, а узнать, на кого ты можешь положиться, на кого — нет, очень важно для нового начальника. Кроме того, благодаря этим встречам он завоевал уважение коллектива. Ведь до этого сотрудники видели руководство четыре раза в год: перед Новым годом, на Восьмое марта, Первое мая и Седьмое ноября. В эти дни директор, кто-то из замов, а также секретарь партбюро и руководитель профкома обходили все лаборатории и у каждого сотрудника спрашивали, как успехи, довольствуясь кратким ответом «хорошо», желали больших творческих успехов и счастья в личной жизни и переходили в соседнюю комнату. А люди, радуясь, что они «поздравлены» и к ним начальство больше не придет, разводили казенный спирт вареньем или компотом и садились отмечать очередной праздник. Конечно, при таких контактах разговоров на рабочую тему быть не могло.

Были еще две попытки расшатать ситуацию в институте, но при новом директоре это не прошло.

На первом же собрании ученого совета под председательством Ластовкина один из гвардейцев бывшего директора неожиданно предложил поставить точку в вопросе об эффективности рецикловой технологии получения изопрена.

— Да, я знаю, что процесс внедрен, но мне до сих пор неясно, обладает ли он преимуществом перед старым. Поэтому предлагаю создать комиссию из авторитетных ученых, пусть они разберутся и поделятся с нами своим мнением.

Властным жестом новый директор прервал провокационное выступление и жестко сказал:

— Я специально ездил на завод в Тольятти, разговаривал с руководством предприятия, начальниками цехов и операторами установки. Для меня они — верховные судьи, недоступные милым вашему сердцу интригам. Там я убедился, что новая технология значительно превосходит старую по всем параметрам. Поэтому для меня этот вопрос закрыт. Кстати, почему вас так беспокоят чужие процессы? Лучше бы вы думали о своих достижениях. Когда я посещал вашу лабораторию, понял, что за пятнадцать лет вами не сделано ничего, что могло бы окупить существование коллектива. Поэтому предлагаю на ближайшем заседании совета заслушать доклад о ваших планах на будущее. Мария Васильевна, — обратился он к ученому секретарю института, — запишите этот пункт в план нашей работы.

После такой отповеди желающие в открытую спровоцировать новый конфликт примолкли. Кстати, выступивший с предложением завлаб после 1991 года не смог обеспечить финансирование себе и своей лаборатории, был вынужден уйти из института и трудился, кажется, слесарем. Иногда жизнь, может и долго, но неотвратимо расставляет все на свои места.