Книги
Занимательная музыкология для взрослых
«Элегантность и честность — вот два параметра, по которым я оцениваю любое творение рук человеческих. Математическая точность и ироничность — вот то, что я уважаю. Дизайн без ноты юмора бесчеловечен».
Относится ли это к любому виду искусства?
Вероятно, да. Но вы ведь хотели поговорить о музыке?
Вопрос, конечно, интересный — как можно говорить о юморе или иронии в таком достаточно абстрактном и эфемерном виде искусства, как музыка?
А почему бы и нет? Ведь музыка в первую очередь оперирует нашими эмоциями, причем на самых глубинных уровнях, и юмор — такое же естественное для нее дело, как грусть, страх, радость и т. д.
Юмор — просто более сложная конструкция, поскольку предполагает некоторую дополнительную точку отсчета. Если мы не знаем, как оно бывает на самом деле, то мы никогда не догадаемся, что в анекдоте, в смешной истории или, в данном случае, в музыке есть какие-то отличия от нормы, которые мы распознаем как повод для улыбки.
И если мы знаем (а мы-то знаем) знаменитый канкан Оффенбаха из его «Орфея в аду», то, безусловно, улыбнемся, услышав «Черепаху» К. Сен-Санса из «зоологической фантазии» «Карнавал животных». Потому что образ черепахи Сен-Санс создал из чрезвычайно медленного исполнения именно канкана Оффенбаха, который был известен всем и тогда, в 1886 году, когда этот цикл пьес был написан, и остается хитом по сей день.
При этом надо отдавать себе отчет в том, что человеку, далекому от европейских музыкальных культурных кодов, этот набор звуков ничего не скажет.
Каноническим образцом юмора в музыке является симфония Йозефа Гайдна «Сюрприз». (Сам Гайдн, правда, не знал, что симфония № 94 так называется. Название второй из цикла Лондонских симфоний дали несколько позже сами жертвы гайдновского юмора.) Ведь чувство музыкальной формы у Гайдна было безупречно, поэтому удар литавр приходился именно на тот момент медленной второй части, когда публика, желающая послушать новую Лондонскую симфонию венского классика, уже начинала слегка кемарить. Между прочим, находка великого композитора и по сей день достигает своего художественного и физиологического результата.
Но я бы все же обозначил два полюса того явления в музыке, которое мы могли бы определить как юмор.
На одном из них, я бы сказал на нашем полюсе, находятся два гения, я бы сказал два безусловных гения — Моцарт и Шостакович.
На другом, полюсе пафоса и величия — Лист и Вагнер.
Сначала о наших
Да, конечно, Вольфганг Амадей Моцарт в той, бытовой, части жизни, если можно так выразиться, был чрезвычайно специфическим персонажем. Возможно, у него был синдром Туретта в относительно легкой форме — об этом говорит вся эта моцартовская гиперактивность, использование слов, назовем их социально-пограничными, мы это видим в его письмах, к тому же маловероятно, что он ограничивал себя в этой сфере лишь письменным способом коммуникации. В общем, вероятнее всего, Милош Форман в «Амадее» имел в виду весь этот комплекс моцартовских поведенческих особенностей.
Вообще-то, здесь в качестве эпиграфа должно было находиться письмо Моцарта своей кузине Марии Анне Текле Моцарт в Аугсбург от 5 ноября 1777 года. Но по лексике и образной сфере оно таково, что автор не взял на себя смелость цитировать его. Пришлось ограничиться Пушкиным в качестве очень мягкой иллюстрации того, чего читатель оказался лишен вследствие опасений автора, что эта книга по случайному недосмотру может попасть в руки культурных людей. И так некоторые письма Моцарта появились в собрании его писем в Европе лишь в 1962 году, а в России в переводе вышли и вовсе в 2006, когда к 250-летию композитора было издано полное собрание его писем. Могу лишь заметить, что представление Моцарта о юморе иной раз своеобразно сочетает натуралистические интересы четырехлетнего ребенка и армейскую стилистику Швейка.
Что интересно, это никоим образом не относится к его музыке, которая искрится тончайшим и изысканнейшим юмором, доставляющим совершенное наслаждение мягкими и неожиданными парадоксами. Ведь суть юмора и состоит в том, что вместо ожидаемого решения тебе преподносят нечто вполне перпендикулярное.
Как по этому поводу изящно выразился американский композитор Нед Рорем: «Юмор — это способность видеть три стороны одной медали».
За печкой
Йозеф Лойтгеб был не только выдающимся солистом-валторнистом, известным, помимо родного Зальцбурга, также и в Вене, Париже и Милане. Он был на двадцать четыре года старше Моцарта и дружил с его отцом Леопольдом Моцартом, ну и с маленьким Вольфгангом, разумеется, тоже. Проще говоря, он был таким близким другом семьи, что время от времени при случае во время путешествий по Австрии у него можно было и переночевать вместо гостиницы, а «М-м Лойтгеб повязывала мне сегодня галстучек», как писал жене Моцарт в письме в июне 1791 года.
И вот однажды Йозеф Лойтгеб, который очень любил музыку Моцарта, в очередной раз попросил его написать для него валторновый концерт. Вообще-то один концерт для Лойтгеба Моцарт к тому времени уже написал. Но здесь Лойтгеб его просто умолял. Видимо, это была такая «игра отношений», в рамках которой дядя Йозеф признавал практически неуправляемый экстравертивный характер Моцарта. Так или иначе, Моцарт смягчился, но поставил условие: чтобы все время, пока он, Моцарт, будет писать Концерт, Лойтгеб стоял за печкой на коленях. И Лойтгеб на самом деле ползал за очагом и терпеливо ждал на коленях все то время, что Моцарт писал.