Он, кстати, неплохо сохранился, хотя анализ показал, что ему более десяти тысяч лет.
Назначение его поначалу было не очень понятно. Предмет стоял на очень аккуратно сделанных колесиках, и, несмотря на прошедшие века, его довольно большая масса перемещалась на них достаточно тихо и плавно. Хотя двигатель обнаружить так и не удалось.
Плоскость, которую исследователи приподняли градусов на сорок пять, своей формой странным образом повторяла математически рассчитанный профиль крыла летательного аппарата, предназначенного для полетов с большим диапазоном скоростей, вплоть до сверхзвуковых. Хотя парадоксальным образом была сделана из дерева.
Клавиши пульта управления через удивительно примитивную систему рычагов передавали механический импульс металлическим колебательным контурам. Они размещались в соответствии с достаточно очевидной закономерностью — собственная резонансная частота контуров последовательно росла слева направо в соответствии с логарифмической шкалой.
На борту прибора находилась надпись. Читать буквы древнего алфавита ученые могли, в их распоряжении уже была довольно большая база текстов, в основе которых лежали знаки, судя по всему, очень искаженно обозначавшие фонемы языка.
Но смысл надписи Steinway & sons понять так и не удалось…
Артефакт. Часть вторая
Хорошо, рептилоидов мы проигнорируем, возможно, у них нет музыкальной прошивки на уровне генетики, а стало быть, в музыке они ничего не понимают.
Но все остальные…
Даже при максимальной проницательности и общей гениальности, при полном понимании того, что перед ними музыкальный инструмент, при абсолютно полном представлении, как эта штука работает, как она настроена и даже для чего у нее третья педаль, можно ли, исходя из этих данных, даже не реконструировать, просто представить, вообразить себе, какую именно музыку писали для этого девайса с крышкой и колесиками Бетховен, Шопен, Скотт Джоплин, Шостакович или Оскар Питерсон?..
И вот только теперь небольшое вступление
Европейскую музыку XVIII–XIX веков мы понимаем плохо, остальную не понимаем вообще.
Я предвижу возражения в свой адрес, заключающиеся в том, что и музыка барокко, с одной стороны, и музыка XX века, с другой, стали естественной частью нашего музыкального ландшафта, что музыка Стравинского, Шенберга или Шнитке уже не вызывает справедливого возмущения ортодоксального меломана, выросшего на произведениях Шопена, Хренникова и Кабалевского, а наиболее продвинутые читатели с интересом и вниманием слушают музыку Кшиштофа Пендерецкого, Стива Райха и Кайи Саариахо. Все это так.
Но я, честно говоря, хотел сказать этой фразой, что и европейскую музыку XIX века мы понимаем, прямо скажем, так себе.
Поэтому я хотел бы поговорить о музыкальных смыслах.
Занимательная семантика
После того как выяснилось, что ярко выраженная тоника (нет, именно не какая попало, а совершенно ярко выраженная),
Вы, конечно, могли и не заметить, но, в принципе, в этом направлении вы и так уже неплохо продвинулись. В частности, в чисто прикладном плане уже полученные вами знания о тонике подскажут, когда пора аплодировать[59]. Там, безусловно, есть еще пара-тройка тонкостей и нюансов, но тоника как гармоническая функция вполне может с облегчением трактоваться как конец произведения.
И такого рода знаков и сигналов в музыке огромное количество.
Что в музыке можно понять, помимо самой музыки