Неделю спустя он выходил из вагона на Ленинградском вокзале. Путешествие изрядно утомило капитана, а еще больше надоели люди вокруг. Он сам не заметил, как отвык от такого количества народу, и сейчас толчея его раздражала, хотя, конечно, имелись и приятные моменты. К примеру, на мирную жизнь посмотреть можно. На гражданских, которые не выглядят испуганно. На девушек в легких юбках…
Страна воевала, это было заметно, однако впервые в своей истории, Россия (ну, СССР, но какая, в сущности, разница) не напрягалась. Впервые не рвала жилы, защищая свои земли и своих людей от варваров с запада или востока. Да, громыхала война и гибли люди, но это все было где-то невероятно далеко. Потери тоже не выглядели удручающими. Семьям погибших выплачивали пенсию, на которую можно безбедно жить, для детей гарантировалось образование. И шли через океан корабли, нагруженные трофеями, что тоже было немаловажно.
Тимур усмехнулся, вспомнив замполитов, которые, несмотря на то, что власть им сильно урезали, по-прежнему говорили о мировой революции. Революция – это замечательно, а что разрешили брать трофеи – еще лучше. Главное, не зарываться, и вернешься домой, привезя много интересного и полезного в хозяйстве.
– Тимур!
Крик на перроне прервал его мысли. Капитан обернулся, увидел спешащую к нему немолодую женщину. Екатерина Давидовна, жена Климента Ефремовича, в семье которых они с сестрой воспитывались после смерти родителей. Не бежит, но идет быстрыми шагами, подошла, обняла.
– Тима, ну, здравствуй.
Дома был стол, ломящийся от подзабытых на фронте деликатесов. Нет, они там, естественно, не голодали, но и разносолами их не баловали. Сытно, достаточно вкусно – и однообразно. Здесь же Тимур впервые за долгое время наелся от души. И вообще, ему были по-настоящему рады, хотя никого кроме Екатерины Давидовны и Климента Ефремовича почему-то не было. Ворошилов сидел, одетый по-домашнему, и балагурил, посерьезнел он лишь в тот момент, когда Тимур спросил, куда все подевались. Объяснил, что отослал на время, дабы не мешали серьезному разговору.
Разговор этот состоялся уже после обеда, когда они, уединившись в кабинете маршала, закурили. Некоторое время молчали, и Тимуру показалось, что приемный отец смотрит на него изучающе. А потом Ворошилов спросил:
– Ну что, герой, не надоело еще в небесах парить?
– Не герой, – коротко ответил Тимур. Начало разговора ему не понравилось. – И не надоело.
– Это хорошо, – задумчиво и чуть невпопад кивнул Ворошилов. – Но придется тебе осваивать новую специальность.
– Почему?
– Тебя вызвал Сам, – Климент Ефремович ткнул пальцем в потолок. – Нюансов не знаю, мне сказал, что намерен переводить тебя на какую-то работу при правительстве. Происхождение твое… Ну, ты сам знаешь, имя Михаила… твоего отца дорогого стоит. Анкета у тебя подходящая, характер тоже. Один из лучших летчиков-истребителей нашей армии, это многое значит. Но вот нюансов действительно не знаю, честное слово.
– Но я хочу летать. Это моя жизнь.
– Знаю. Но это ему сам скажешь. Просто хочу тебя кое о чем предупредить…
Весь остаток дня Климент Ефремович рассказывал Тимуру о нюансах поведения, о том, как себя вести, чтобы не оттоптать никому любимую мозоль. Что делать, чтобы не съели, и еще кучу нюансов, в которых он, старый партаппаратчик, ориентировался, как рыба в воде. Из кабинета Тимур вышел с гудящей от переизбытка информации и никотина головой, а вечером его на специально присланной машине уже везли на дачу Сталина. И никто не знал тогда, что это первые шаги, предвосхищающие грозную поступь будущего главы Советского Союза.
Куба считалась нейтральной страной и официально ни с кем не воевала. Колесников помнил, что в прошлой истории она вроде бы объявила войну Германии, и кубинские моряки даже в конвоях ходили, но здесь и сейчас она ни с кем в драку не лезла и всеми силами держалась за свой статус. Местный президент (так стыдливо-деликатно именовался диктатор Кубы, обладающий на острове фактически неограниченной властью) Фульхенсио Батиста оказался весьма неглупым человеком. Не блещущий образованием бывший сержант, в свое время возглавивший успешный военный переворот, обладал немалой житейской сметкой, а потому живо сообразил, что в ситуации, когда сражаются гиганты и исход боя не предопределен, карликам лучше держаться в стороне, чтобы позже примкнуть к победителю. Сейчас и ему лично, и Кубе в целом пригодился нынешний статус – как минимум, это возможность заработать благодарность тех, кто воспользовался островом для организации переговоров.
«Дуглас» президента США Франклина Рузвельта заложил широкий вираж и сделал круг над Гаваной, выглядящей с высоты птичьего полета тем, чем она на самом деле была – жутким захолустьем. Город-бордель, место, куда до войны приплывали отдыхать дряхлеющие миллионеры. Невысокие дома, большинство из которых были построены еще при испанцах, до того, как американский флот полвека назад с треском вышиб их отсюда. Вокруг джунгли, плантации сахарного тростника, море с великолепными пляжами и прозрачной бирюзовой водой. Рай для тех, у кого много времени и денег, вроде старины Хэма[8], некогда бунтаря, рискового журналиста и талантливого писателя, а ныне прожигателя жизни. Рузвельт, никогда не имевший в избытке ни того, ни другого, не отказался бы поменяться с ним местами, но – на время. Иначе ему, привыкшему к вечному бегу и бешеному ритму жизни от безделья и скуки повеситься можно.
Проходя над портом, летчик чуть накренил самолет, и стали видны корабли. В основном небольшие транспорты да рыбачие скорлупки и пара сторожевиков кукольных вооруженных сил Кубы, между которыми, словно великан из детской страшилки, невесть как затесался размалеванный камуфляжем корпус какого-то линкора. Рузвельт не считал себя знатоком военных кораблей, но за последние месяцы поневоле изучил тех, с кем его флоту на свою беду приходилось сталкиваться. «Шарнхорст», без сомнения – этот рейдер уже изрядно примелькался, его фотографии, впрочем, как и остальных немецких кораблей, встречались во всех газетах. И, опять же, если верить газетам, он едва ли не личная яхта командующего немецким флотом адмирала Лютьенса. Здравомыслящие люди газетам не верили, а знающие, вроде Рузвельта, знали – на сей раз представители второй древнейшей профессии сказали чистую правду. И раз этот корабль здесь, стало быть, немцы уже прибыли. Интересно, кто именно от них будет вести переговоры и будут ли присутствовать русские. Если нет – стало быть, есть шанс, что враги, наконец, рассорились, и тогда возможен сепаратный мир. Жаль, не видно флага. Лютьенс всегда ходит под Веселым Роджером, если же его нет – значит, прислали кого-то еще.
Самолет еще раз развернулся и пошел на посадку. Трясло в нем неимоверно, однако Рузвельт не обращал внимания на мелкие неудобства – привык. В последнее время пришлось много летать, на месте решая целую кучу проблем, возникших из-за войны. Оставалось лишь проклинать инертность американской системы – быстро перевести множество предприятий, каждое из которых имело своего хозяина, на военные рельсы, оказалось крайне сложно. Русским и немцам проще – они готовились загодя, к тому же первые изначально имели государственную плановую систему, а вторые не так давно установили над промышленностью и финансами жесточайший контроль. В результате у них оказалась приличная фора, да и грамотно спланированные удары, нарушающие интеграционные связи между американскими промышленными центрами, серьезно мешали США. Время, время, выиграть бы время.