Лицо адмирала выглядело настолько безмятежным, что Рузвельту показалось, будто он ослышался. Однако Лютьенс не оговорился на своем резаном и грубоватом английском, подходящем для портового кабака, но не слишком соответствующем уровню переговоров. Наверняка мог говорить правильно, не может офицер такого уровня, да еще и моряк, не владеть английским на уровне почти родного. Но разводить словесные кружева Лютьенс явно не считал нужным. И он не шутил. Рузвельт достаточно разбирался в людях, чтобы понять: сидящего перед ним, конечно, можно убедить, но в любом случае его слова необходимо принимать всерьез.

– А разве вам нравится, что Германия теряет молодых, здоровых мужчин, которые…

Что «которые», Лютьенс даже не дослушал. Просто зевнул, демонстрируя, насколько интересны ему слова американца, и ответил:

– Лучше погибнуть, чем жить рабом, не так ли?

– Так, – кивнул Рузвельт, не совсем понимая, к чему эта высокопарная фраза.

– Ну, так погибайте, – благосклонно кивнул адмирал. – Народ умирает, когда исчезают мужчины, готовые погибнуть ради него. У вас их и без того негусто. Выбьем героев – погибнут и остальные. Ну а сдадитесь – стало быть, героев у вас нет, и ваш народ тем более погибнет.

– Но…

– Президент, оставьте словоблудие, – голос Лютьенса стал резким и лающим, как и положено немцу. – Мы наступаем, и ваши потери превышают наши где на порядок, а где и на два. Подготовить резервы вы не успеваете. Вооружить их – тоже, ваши склады выметены до дна. Сейчас в действие вступил план «Анаконда». Помните, вы, янки, сами его изобрели, когда душили южные штаты. Извне вам ничего не подвезут – море перекрыто, на севере наши войска, на юге Мексика. Латиносы вас ненавидят, а для закрепления этого светлого чувства они предупреждены, что как только попытаются вам хоть чем-то помочь, мы их уничтожим. Флота у вас тоже больше нет, а его жалкие остатки связаны войной с Японией. И это притом, что мы еще не начинали воевать всерьез.

– Да, кстати, – Рузвельт попытался перехватить нить разговора. – А вам не жалко японцев? Как-никак, они ваши союзники.

– Когда я был маленьким, – а сейчас голос адмирала зазвучал вдруг сентиментально и мечтательно, – у нас был сосед, плотник. Каждый день он начинал что-то колотить ранним утром, когда все еще спали. И еще у нас была соседка, выгуливавшая мелкую и невероятно противную собачонку. Та постоянно гавкала, громко и противно. И эти двое друг друга ненавидели. Каждый раз, когда они начинали ругаться, я надеялся, что они подерутся. И кто бы кого не убил, мы все равно окажемся в выигрыше. Улавливаете аналогию?

Да уж чего тут улавливать. Что-то подобное, помнится, еще в разговоре с Нимицем звучало. А адмирал между тем встал, налил себе из стоящей на столе высокой бутылки красного, будто кровь, вина, отпил немного, посмаковал.

– Знаете, я не слишком большой ценитель вин, но Батиста явно умеет выбирать хорошие напитки. Ладно, давайте и впрямь перейдем к делу. Вы хотите мира. Мы не против. Вот условия.

На стол небрежно лег сложенный вчетверо лист бумаги. Слегка пожелтевший, с затрепавшимися краями – его, такое впечатление, небрежно сунули в какой-нибудь портфель да так и таскали в нем неизвестно сколько времени. Рузвельт развернул его, с удивлением увидел написанные от руки два слова, вчитался…

– Но это же…

– Да, именно так. Безоговорочная капитуляция. А вы чего хотели?

– Этого никогда не будет, – Рузвельт даже привстал со своей каталки, что далось ему ценой немалых усилий, и швырнул бумагу на стол. Получилось несколько театрально, однако он даже не обратил на это внимания. Адмирал, кстати, тоже – просто смотрел на него с какой-то странной жалостью. Потом вздохнул и пожал плечами:

– В таком случае, не вижу смысла занимать друг у друга время. Надеюсь, следующая наша встреча пройдет в более продуктивной обстановке.

Вылетал Рузвельт буквально через час – задерживаться на острове резона не было. А отдых. Устал, конечно, и короткий разговор с немцем его, на удивление, вымотал, но подремать можно и в полете. «Дуглас» постоял, ревя двигателями и прогревая их, потом легко разогнался и поднялся в небо. Почти сразу откуда-то появились четыре двухмоторных мессершмитта, покачали крыльями и пристроились рядом. Два – справа и слева от президентского самолета, еще два – сверху, прикрывая его от гипотетического хамства. Почетный эскорт, надо же. А когда летели сюда, их не было.

Впрочем, и сейчас немцы держались рядом недолго. Приблизившись к побережью США, они отвалили, переложив заботы о целостности шкуры американского президента на плечи встречающих их «Лайтнингов». Ну а те уж вели «Дуглас» до самого Вашингтона, хотя никто и не собирался на них нападать.

Вице-президент встречал его у трапа. Выглядел он похудевшим и усталым, но держался бодрячком. Война как будто подхлестнула его, заставив двигаться, думать, да и просто жить быстрее, словно в молодости.