– Папа! – София смотрит на меня со смешанным выражением любопытства и настороженности, и я складываю губы в некое подобие ободряющей улыбки.

Где-то в доме раздается грохот. Вешалка в коридоре? Картина на стене? Пол в коридоре устлан коврами, около двери – плотные шторы, чтобы не сквозило с улицы. Слишком много одежды, слоями навешанной на несколько крючков. Масса пищи для огня.

– Папа, что случилось?

Я повидал много пожаров. Возгораний от бензина для зажигалок, от канистр с бензином, от пропитанных машинной смазкой тряпок. Наблюдал, как автомобили выгорали до самого остова, стоявшего на земле, словно скелет огромного животного, мясо с которого объели стервятники. Видел, как горели дома-башни, они пылали упрямо, несмотря на струи воды, хлещущие из пожарных шлангов. Я стоял в морге после поджога, впившись глазами в тело ребенка, попавшего в огненную ловушку, помощь к которому опоздала буквально на минуту. Мне не надо ничего видеть, чтобы знать, что происходит.

Я тщательно подбираю слова:

– По-моему, наверху огонь.

Как будто могут быть сомнения. Огонь. Словно у нас в электрокамине в гостиной, когда сверкают металлические угольки, или в мангале на улице, где мы обжариваем зефир. Так, небольшой огонек. Не о чем волноваться. Наверху. До него – целая лестница.

Я слышу настойчивое пиканье дымовой сигнализации и вспоминаю Майну, стоящую на стуле с деревянной ложкой в руке, чтобы перезагрузить датчик. Опять эти чертовы гренки сгорели! По крайней мере, мы знаем, что сигналка работает.

– Нам надо идти! – тянет меня за рукав София.

– Да.

Мои слова настолько далеки от мыслей, что вместо меня говорить мог бы кто-то еще. Нужно сохранять спокойствие. Необходимо. Ради Софии, а еще потому, что если я запаникую, как мы отсюда выберемся?

Огонь двинется наверх. Пламя начнет лизать ковер, потом первую ступеньку, вторую, третью. Поползет по перилам и по дверным коробкам. Вскоре огонь распадется на отдельные очажки, каждый станет змеиться в пустую комнату, чтобы там разгораться и наполнять пространство нарастающим жаром, от которого темнеет краска и занимаются оконные шторы. Разделяясь и разрушая.

– Папа!

Потрескивание перерастает в рев. Подержанный диван, подушки, которые Майна складывает на полу и откидывается на них, когда смотрит телевизор. Коробки с игрушками «Лего», плавящиеся в разноцветную однородную массу. Кухонный стол, стулья, семейный календарь с колонками для каждого из нас.

– Папа! – София сжимает мне лицо ладонями, и я резко дергаюсь, словно меня ударили. Нам нужно отсюда выбираться.

Мы погибнем не от огня, а от дыма. Я уже вижу, как он струйками просачивается сквозь дверь в подвал. Прямо сейчас дым станет подниматься вверх: какое-то время еще будет возможно проползти через кухню, прижавшись лицом к полу. Но вскоре дыма станет больше, чем воздуха, и вот тогда-то он и начнет сползать в подвал.

– Я вызволю тебя отсюда, – говорю я дочери.

– А как же ты?

– Когда ты приведешь людей мне на подмогу, они смогут войти в дом и вытащить меня, – отвечаю я с большей уверенностью, чем чувствую ее сам.

София глубоко вздыхает: