Андропов сдержал слово, данное московским станкостроителям, и наводить порядок в обход законных партийных наследников в доставшемся ему доме начал одновременно на всех его этажах, включая верхние. И похоже, что действовать на верхних этажах ему было много интереснее, чем на нижних. Причем, за отпущенные ему судьбой 15 месяцев он успел достаточно много.
Андропов устроил грандиозную чистку на Олимпе советской власти — в аппарате ЦК и в Совете министров, изгнав с насиженных мест больше трети высокопоставленных чиновников. Одновременно он потряс ее провинциальное основание: из 150 областных партийных боссов — а фактически местных сатрапов — было изгнано 47, опять-таки почти треть.
В одной только маленькой уральской республике, Башкирии, жертвами прказательной чистки пало 160 чиновников высокого ранга. На Украине, родине Брежнева, из 25 провинциальных первых секретарей партии было сменено 9, а в Казахстане, бывшей его вотчине, из 20 — 7. По самой столице носились слухи о секретном Андроповском циркуляре, предписывающем значительно сократить бюрократический штат вообще.
Лубянка, сквозь которую Сталин прогнал на тот свет сотни тысяч “врагов народа", была теперь переполнена Брежневскими клевретами, обвиненными в коррупции и взяточничестве. Нескольких из них — в том числе, закадычного Брежневского приятеля, председателя Технопромэкспорта Юрия Смелякова, и директора Елисеевского гастронома Юрия Соколова, поставщика дефицитных товаров Брежневским домочадцам, — Андропов успел даже приговорить к смертной казни: к видимому удовольствию соскучившейся по подобным зрелищам публики.
В Москве — кто со страхом, а кто с нетерпением — ожидали следующего акта устроенного Андроповым представления: суда над разжалованным министром внутренних дел генералом Николаем Щелоковым.
Щелоков попался в Андроповскую паутину скорее как личный, чем как политический враг шефа тайной полиции. Сразу же после захвата Андроповым власти он был последовательно снят с поста министра, исключен из ЦК, потом из партии, лишен генеральского звания и наконец отдан под суд. В Москве говорили, что экс-генерал Щелоков будет показательно приговорен к смертной казни за коррупцию.
Он избежал суда только благодаря тому, что покончил жизнь самоубийством. Злая судьба преследовала его в буквальном смысле до самой могилы, куда он был доставлен в закрытом цинковом гробу, и его родственники не имели даже возможности попрощаться с покойником, как того требует русский обычай.
В заместители новому министру внутренних дел брутальному Виталию Федорчуку Андропов назначил двух других генералов КГБ — втроем они провели грандиозную чистку в рядах милиции. В одной только Москве было арестовано свыше двухсот работников милиции высшего ранга, не говоря уже о рядовых милиционерах, которых плебс еще менее жалует, чем партократов. (С КГБ ему не приходится иметь дело — КГБ занят интеллигенцией, в то время как народом милиция.)
И снова Андропов наше верный путь к сердцам простого народа, который испокон веков во всем обычно винит “царевых слуг“ и во всем оправдывает царя. А уж если “царь" объявляет крестовый поход против его непосредственных притеснителей, милиционеров и чиновников — даже если это делается единственно в борьбе за власть либо для ее укрепления — народная поддержка ему обеспечена.
Однако сам Андропов этой поддержкой воспользоваться не успел. Посещение московских станкостроителей было его первым и, увы, последним “хождением в народ". Из любви ли к рифме или из справедливости, судьба сыграла с Андроповым злую шутку, обратив против него оружие, которое он так успешно использовал в борьбе со своим предшественником — через четыре месяца после прихода к власти Андропов был физически так же беспомощен, как высмеянный им за старческие немощи Брежнев. В отличие от него, однако, Андропов работал до последнего своего часа и умер на рабочем посту, хотя и в Кунцевской больнице, в которую временно был переведен центральный пульт управления страной и которая по крайней мере на полгода подменила собой Кремль.
Все это добавляет к героическому ореолу Андропова, отчасти им самим созданному, несколько лишних лучиков, к которым не вовсе бесчувственны даже самые резкие его критики. Включая авторов этой книги — признаемся в этом с некоторым удивлением. В историческом плане, Андропов, несомненно, примыкает к длинному ряду мировых злодеев, хотя он и не успел, ввиду краткости отпущенного ему срока, развернуться во всю мощь своих преступных либо безумных потенций. Однако своей парадоксальной судьбой, своим драматическим противостоянием смерти и мужественной деятельностью на смертном одре Андропов примыкает также к трагическим персонажам истории — подстать некоторым героям шекспировских “хроник" либо тацитовских “анналов". Что никак нельзя сказать ни о Брежневе, ни о Черненко, ни — пока что, во всяком случае, — о Горбачеве.
Осенью 1983 года Андропов снова исчез из поля зрения, и не на десять дней, как в марте, а на двадцать, тридцать, сорок — проходили дни, недели, месяцы, а он все не появлялся. Многие стали подозревать, что он вообще не у дел — как был не у дел его предшественник последние годы своей жизни и как будет не у дел его преемник все тринадцать месяцев на посту генсека. Кто мог думать, что на самом деле все обстоит иначе, и политическая сила Андропова находится в обратном соотношении с его физическим состоянием: в то время как его здоровье катастрофически ухудшалось, его власть, напротив, все более усиливалась. В конце концов это привело к редчайшему в мировой и русской истории парадоксу: Андропов никогда не был так политически всемогущ, как перед самой смертью.
Самое поразительное свидетельство его политического всемогущества было предъявлено человечеству в ночь на 1 сентября 1983 года, когда советский истребитель-перехватчик уничтожил безоружный корейский авиалайнер с 269 людьми на его борту.
Когда Андропов отдавал приказ уничтожить этот самолет, он менее всего думал о конфронтации сверхдержав, но надеялся взять реванш за унизительное поражение советской военной техники над долиной Бекаа во время Ливанской войны, когда израильтяне, не потеряв ни одного своего самолета, уничтожили 104 МИГа; за бессилие перед регулярно патрулирующим район Камчатки американским разведывательным самолетом PC-135, который “постоянно действует нам на нервы", по словам командира дальневосточного ПВО; наконец, за вынужденную роль миролюбца, которую пришлось сыграть Андропову, чтобы предотвратить размещение американских ракет в Европе, и которая не имела практического эффекта. Единственный способ продемонстрировать миру уязвимость Запада перед советской мощью, который знал бывший шеф КГБ, был террористический. В этом смысле — политического самоутверждения через псевдоанонимный террористический акт — диктаторский режим Андропова приветствовал бы любой иностранный самолет, заблудившийся в советском воздушном пространстве.
Замысел Андропова однако был разрушен, когда стали известны подробности циничного убийства 269 человек. Отпираться уже было бесполезно, и тогда Советский Союз многоустно и совершенно недвусмысленно заявил, что при схожих обстоятельствах он опять уничтожит пассажирский самолет. Андропов пошел ва-банк и, исходя из того, что лучшая защита — нападение, переложил всю ответственность за то, что произошло, на американского президента, который под видом пассажирского самолета заслал в советское воздушное пространство шпионский. Тема эта с большим энтузиазмом была подхвачена западными журналистами и обмусолена ими настолько, что избавляет нас от необходимости ею заниматься вовсе. Безоглядно резкое, абсурдное это обвинение сжигало все мосты для нормализации отношений с Западом и окончательно уничтожало образ миротворца, усмирителя мировых конфликтов и сторонника разоружения, который Андропов в тактических целях так упорно навязывал человечеству. Так доктор Джеккил окончательно превратился в мистера Хайда.
История эта однако не расшатала, а скорее укрепила авторитет Андропова внутри страны — не только среди его военно-полицейской опричнины, но и среди имперского народа, который за многие столетия полурабского существования привык принимать милосердие за слабость, садизм и варварство за силу, а страх за уважение. Страдания, выпавшие на долю этого народа, ожесточили его и сделали безжалостным к другим народам; моральные ценности, вдохновляющие западную цивилизацию, ему неизвестны и невнятны. Стоит ли тогда удивляться, как это делали западные журналисты в Москве, той единодушной поддержке, которую вызвала у плебса советская военная акция против гражданского самолета?
Известный французский путешественник прошлого столетия маркиз де Кюстин сравнил Россию Николая I с военным лагерем, однако дабы результативно функционировать в качестве империи, ей необходимо быть также и полицейским застенком. Парадоксальным образом враги империи, реальные и воображаемые, — источник ее отрицательного вдохновения, обоснование для политической, полицейской и военной консолидации. Страх империи перед распадом и привел к власти Андропова с его разветвленным аппаратом принуждения и разработанными методами насилия. И имперский народ, преследуемый этим страхом, приветствовал снижение его уровня, которое произошло благодаря увеличению функций государства за счет уменьшения и без того куцых гражданских прав человека в Советском Союзе.
Так что, если Андропов искал народной популярности, он ее нашел. А благодаря тому, что его правление неожиданно оборвалось всего 15 месяцев спустя после своего начала, Андропов, подобно президенту Кеннеди в США, превратился в России из реальности в миф: с учетом, конечно, различных политических вкусов американского и русского народов.
Другой вопрос, нуждался ли Андропов в народной поддержке или мог спокойно без нее обойтись: народ в этой стране лишен права голоса — он политически безмолвствует, даже когда осмеливается высказать свою точку зрения. Если Андропов и был заинтересован в народном о себе мнении, то скорее по политическому честолюбию, чем по политической нужде.
Уже со смертного одра предъявил он Америке ультиматум и сдержал свое слово: покинул стол переговоров в Женеве о ракетах среднего радиуса после того как США стали размещать в Европе Першинг II.