Первые попытки в этом направлении он уже предпринял, но натолкнулся на решительный отпор восточноевропейских диссидентов. Румын Николае Чаушеску раскрыл промосковский заговор и казнил его участников, а поляку Войцеху Ярузельскому удается пока что пресечь фракционную деятельность промосковских шпионов. Визит Папы Римского в Польшу летом 1983 года, вместо того чтобы расшатать, как рассчитывали экстремисты с разных сторон, укрепил патриотическую основу военной диктатуры генерала Ярузельского и его способность к противостоянию советским требованиям. Генерал сознательно пошел на визит Папы в Польшу, догадываясь заранее, либо даже договорившись заранее, о свободолюбивом характере папских проповедей: Иоанн-Павел Второй открыто говорил о Москве то, что его соотечественник в эполетах сказать не мог ввиду добровольно принятой на себя роли в польском спектакле, рискованном для него больше, чем для кого бы то ни было.
С помощью папы и миллионных толп, сопутствующих ему в церемониальном турне по их общей родине, Ярузельский продемонстрировал Андропову и его кремлевской мафии единство польского народа, свободолюбие и готовность бороться с иноземным нашествием. А то, что Андропов в таких напоминаниях нуждался, можно судить по агрессивному тону, который взяли по отношению к Ярузельскому и его соратникам официальные советские журналисты накануне папского визита. Распространенная в американской прессе трактовка паломничества главы Ватикана в родные пенаты как направленного лично против Ярузельского поверхностна и не учитывает множества скрытых факторов. От длительных, тайных переговоров между Папой и генералом Ярузельским при посредстве кардинала Юзефа Глемпа, которые предшествовали визиту, и до той элитарной иезуитской школы, которую будущий польский диктатор закончил перед войной: воспитание, полученное в школе, в немалой степени способствует успеху и правдоподобию роли генерала с солдатской психикой. В дни своего будто бы религиозного паломничества Папа проявил себя скорее мудрым политиком, чем истовым проповедником, сделав трудный в его положении выбор между краснобайством и прагматизмом. Глубоко моральная по сути поддержка генерала Ярузельского, спасшего Польшу от советской оккупации, вызвала в адрес Иоанна-Павла Второго упреки именно в аморализме. Что делать: живем в мире перевернутых, зазеркальных понятий, и даже Льюис Кэролл со своей Алисой растерялся бы среди них и запутался…
Здесь уже важен не сам Андропов, а его наследники. А еще важнее то политическое наследство, которое они от него получат. Похоже, что с пустыми руками он их не оставит. Тацит в “Анналах" вложил в уста одного из своих героев замечание, полное отчаяния: “Вполне вероятно, что можно протянуть несколько дней до кончины принцепса, но как ускользнуть от молодости того, кто немедленно займет его место?"
Но уже только по физическим данным Андропову суждено было быть временщиком. Одержав одну за другой победы над кремлевскими врагами, он оказался наедине с врагом, перед которым бессильно все его интриганское искусство. Он пришел в Кремль слишком поздно, чтобы оставаться в нем надолго: силы на исходе, в победе примесь горечи, которая мешает чувствовать себя победителем.
Все силы ушли на борьбу за власть и на первые месяцы правления, когда он с ходу взял бешеный ритм, забыв о возрасте и не рассчитав физических возможностей. Уже весной 1983 года он вынужден был прибегать к чужой помощи, чтобы дойти до стола или автомобиля. Однако, когда он садился, силы к нему возвращались: сидящий Андропов — полная противоположность Андропову идущему.
Западные наблюдатели заметили, естественно, его физическую немощь, приписывали ее различным заболеваниям — от нефрита до болезни Паркинсона (на том основании, что у Андропова дрожали руки), а некоторые даже увидели в этом иронический перст судьбы: всего через полгода после смерти Брежнева он сам оказался в положении, в каком предшественник пребывал по крайней мере последние пять лет. В Москве шутили, что Андропову придется возвратить в Кремль Джуну Давиташвили, ассирийскую знахарку из Тбилиси, которая несколько раз буквально похищала Брежнева у смерти. Тогда Андропов удалил ее, теперь вот ему пришла в ней нужда. Но это было лишь внешнее сходство: мозг Андропова работал так же четко, как прежде. От природы и по профессии недоверчивый, он физически полностью зависит теперь от ближайших помощников и телохранителей. Постепенно они оттеснили на задний план его партийных коллег. В темных очках, окруженный с обеих сторон мощными молодцами, он стал похож на предводителя всесильной мафии чекистов, которая захватила власть в стране, заменив партийный ареопаг. Сейчас ей предстоит большая работа по превращению раскатанной империи в полицейский застенок.
Здесь, однако, мы вступаем в область гаданий, а Пифия, как обмолвился однажды Поль Валери, не способна продиктовать поэму.
Только строку…
Весна 1983 года
Этот труд написан при жизни Андропова — отсюда его такое предсказательное окончание и жанровая неоконченность. Мы предсказывали андроповскую эпоху, однако спустя девять месяцев случился рецидив брежневской эры, ее посмертное “черненковское" издание, а спустя еще год к власти пришел Горбачев. Период от умирания Андропова до воцарения Горбачева описан в последующих главах этой книги.
Часть II
ПРОЛОГ:
ЧТО МИР ЗНАЕТ О КРЕМЛЕ,
А КРЕМЛЬ — О МИРЕ
Где находятся пульты управления главных мировых держав? Президент США руководит страной из изящного особняка на Пенсильвания авеню, премьер-министр Великобритании работает в небольшом кирпичном здании на узкой Даунинг стрит, резиденцией французского президента служит великолепный Елисейский дворец.
Советская империя управляется из неприступной средневековой крепости на Красной площади. От того, что происходит за этими высокими, толстыми, зубчатыми стенами зависит судьба всего человечества. А та стена таинственности, секретности, стихийных слухов и сознательной дезинформации, которая окружает Кремль, еще больше будоражит воображение человека свободного мира с его жаждой информации и привычкой к ней. Не удивительно, что Кремль, будучи самым таинственным местом на земле, является одновременно самым интригующим.
Можно ли считать первую половину 80-х годов транзитным этапом в жизни Кремля, междуцарствием, периодом двоевластия? Кто тогда на самом деле управлял империей в это время? Автопилот? Всесильный регент? Тайное правительство? Кому было выгодно в течение 13-ти месяцев держать во главе государства такого сугубо церемониального лидера, как Черненко, а до этого — в течение нескольких лет не менее церемониального Брежнева, которые уже чисто физически не были способны руководить страной? И о чем это свидетельствовало — о слабости кремлевского руководства или, наоборот, о силе? Разве не странно, в самом деле, что именно в этот период геронтократического правления был захвачен Афганистан, сбит безоружный корейский авиалайнер с 269 людьми на борту, расцвел и принял угрожающие для западной цивилизации масштабы мировой терроризм, по крайней мере частично инспирируемый Кремлем, что именно в эти годы в самой империи с корнем вырвано любое инакомыслие, почти полностью прекращена эмиграция с одновременным усилением антисемитизма, решительно взят курс на изоляционизм и ресталинизацию? Не был ли тогда летаргический сон и паралич воли, связанные с предсмертными болезнями кремлевских лидеров, только видимостью, рассчитанной на то, чтобы отвлечь внимание мира обычным советским дезинформационным трюком?
Какую роль в управлении империей играют армия и тайная полиция — КГБ? Что, к примеру, важнее в понимании Кремля — то, что Михаил Горбачев обладает чувством юмора и у него современная, модная и честолюбивая жена, или то, что среди чертовой дюжины возглавляемого им Политбюро нет ни одного представителя армии, зато три полицейских генерала — председатель КГБ генерал Виктор Чебриков, вице-премьер генерал Гейдар Алиев (профессиональный агент госбезопасности с юности) и министр иностранных дел генерал Эдуард Шеварднадзе, который до того как совершить при поддержке Андропова полицейский переворот в Грузии был министром внутренних дел своей кавказской республики: все трое опытные интриганы и заговорщики.
Вряд ли такое рекордное число представителей карательных органов оказалось в Политбюро по доброй воле Горбачева: ведь всего несколько лет назад оказалось достаточно одного кагебешника в Кремле — Андропова, чтобы совершить государственный переворот и отстранить от власти брежневскую бюрократическую мафию. Естественней вопрос, вытекающий из такой необычной дислокации в Политбюро, — стал ли Горбачев спустя год после назначения его Генсеком полновластным хозяином Кремля, либо только первым среди равных — и это в лучшем случае, а в худшем — не более чем подставным лицом, марионеткой в чужих руках? Не был ли он “избран" на высший партийный пост согласно принципу негативной селекции — что не раз случалось в Кремле — как один из самых серых и послушных его обитателей, которым легко вертеть как угодно? Не являются ли тоща его суетливость, нервозность и легкая возбудимость признаками не энергичного человека, а заводной игрушки, которой необходим толчок извне для видимости действия? Как отразилось на характере и взглядах Горбачева то, что он родился в год коллективизации, подростком провел больше года на оккупированной немцами территории, а политическую карьеру начал в годы сталинской предсмертной агонии?
Что добавляют к нашему знанию кремлевской реальности такие факты, как купленные за две с половиной тысячи долларов Раисой Горбачевой в Великобритании на “Американ Экспресс" бриллиантовые сережки или любовные сонеты, которые писал своей жене престарелый Андропов? Каково влияние на кремлевских вождей их жен и детей и какова их роль в политике, ежели таковая имеется? Как формируются кремлевские мафии, откуда Кремль набирает новые кадры и какую роль играют при этом старые знакомства и семейные связи? Как относятся кремлевские олимпийцы к собственному народу и как народ относится к ним? Почему народ остался равнодушен к Брежневу, насмешливо-презрительно относился к Хрущеву, которого начисто вскоре забыл, зато помнит Сталина и Андропова?