К Андропову эти слова относятся еще в большей мере, чем к Ленину: начатая им при жизни Брежнева борьба с коррупцией по сути является политической борьбой с конкурентами и в конце концов сведется, если уже не свелась, к перемене мест между аутсайдерами и фаворитами правящей верхушки, к простому перераспределению власти, а вместе с нею и дефицитных продуктов, и прочих сословных привилегий, отнятых у старого “нового класса" и переданных новому “новому классу". Не погрешив против истины, можно сказать, что Центральный Комитет Коммунистической партии, оставаясь под прежним названием, по структуре и по составу постепенно превращается в Центральный комитет государственной безопасности.
Главный антибрежневский аргумент неоспорим. За 18 лет правления, озабоченный исключительно сохранением и приумножением внешних атрибутов власти, Брежнев истощил страну, возможно, необратимо довел до окончательного краха и без того убыточное сельское хозяйство, поставил национальную экономику в зависимость от иностранных капиталовложений, ослабил бразды правления внутри страны, отступил перед Америкой в таком ключевом районе мира, как Ближний Восток, низвел Советский Союз на роль второстепенной державы. Перед андро-повским руководством стоит множество внутренних и внешних проблем, и все эти проблемы оно будет решать исключительно силовыми либо макиавеллиевыми приемами, ибо иных в арсенале бывшего шефа тайной полиции нет и быть не может. Когда человеку под семьдесят, как Юрию Андропову, он еще способен поменять место работы, но не рабочие навыки. И дело тут не только в возрасте. Путь к власти накладывает неизгладимый отпечаток на человека, который ее в конце концов достигает. Те средства, которые оказались хороши для ее достижения, теперь кажутся необходимыми для сохранения. Борьба за власть становится способом правления. Тот же Сталин, к примеру, уже будучи безраздельным тираном, продолжал бороться за власть: хотя у него не было больше соперников, но, с его точки зрения, они были. Наблюдательный Тацит заключает, что из всех римских императоров Веспасиан единственный, кто заняв трон, изменился к лучшему.
Не в том суть, что Генрих У и Веспасиан — исключения из правил. И даже не в том, что они пришли к власти в значительно более молодом возрасте, чем Андропов. Все упирается в их прежние занятия. Веспасиан был поглощен войнами, а Генрих У — кутежами, в то время как три десятилетия сплошь, а может быть, и больше, перед тем, как проникнуть с черного хода в Кремль, Андропов занимался исключительно интригами. Это изощрило ум, но одновременно измельчило и опошлило. Следует также помнить об очень низком — даже в сравнении с кремлевскими коллегами — образовательном уровне, приблизительно как у Сталина, что в сочетании с тридцатилстней подпольной деятельностью делает горизонт замкнутым, реакции примитивными, действия прямолинейными. Будучи самородком и догадываясь о пределах, поставленных природой, воспитанием, опытом и окружением, Андропов напускает туман и там, где нет вроде бы нужды в обмане или камуфляже, но с его точки зрения — есть всегда: иначе не скрыть простоту под личиной сложности. Потому он запутывает следы даже тогда, когда за ним нет и не может быть погони. Самораспрастраняемые слухи — часто не самозванство, а своего рода игра в прятки с самим собой. Нет поэтому у нас уверенности, что Андропов отдает себе отчет, кто он есть на самом деле. Его знание о себе замутнено многолетним маскарадом, когда он и жил и действовал согласно совету, которым обмолвился однажды Тютчев:
Мечта в конце концов исполнилась, но чувства вымерли. Встретившийся с Андроповым в конце февраля 1983 года министр иностранных дел Франции Клод Шейсон был поражен его сухостью, деревянностью, холодом, отсутствием человеческих реакций. А когда журналисты спросили Шейсона, можно ли считать нового советского Генсека современным человеком, он ответил: “Андропов современен в том же смысле, в каком современен компьютер, то есть он точен в выборе слов и жестов".
Было бы полбеды, если б в Кремль пришел просто “человек-компьютер". Но этому “человеку-компьютеру", ввиду преклонного возраста и вынужденной сдержанности в предыдущие десять, по крайней мере, лет, сейчас приходится торопиться. Чтобы успеть сделать то, что он давно до мельчайших подробностей обмозговал в том глубоком подполье, в каком его держали кремлевские вожди, пока у них хватало сил. Единственная страсть, которую Андропов сохранил и которая, под влиянием обстоятельств, к старости, когда он вышел наконец на поверхность, еще более усилилась, — нетерпение сердца. Ибо, пользуясь простонародным выражением, он политически “засиделся в девках".
Отсюда крутой курс, который Андропов взял сразу после того, как завладел полнотой власти, — выкорчевывание остатков диссента, борьба с коррупцией и под ее щитом замена брежневских прихлебателей надежными кадрами госбезопасности, полицейская кампания против лени, прогулов, опозданий на работу и выпивок во время работы. Что ни день, появляются сообщения о суровых наказаниях взяточников, в том числе на министерском уровне, антисоветчиков, прогульщиков и пьяниц.
В первое время андроповской эры милиция проводила облавы, которые носили кодовое название “трал", ибо рассчитывались на то, чтобы застать прогульщиков врасплох — в кинотеатрах, кафе, пивных, магазинах, даже в банях. Так, однажды милиция нагрянула в знаменитые Сандуновские бани в Москве, всех сфотографировала в костюмах Адама и потребовала от голых людей документы. Тех, у кого их не оказалось, отправили в ближайшее милицейское отделение. Среди задержанных нашлось несколько десятков прогульщиков, их фотографии — в голом виде — разослали по месту их работы.
Само собой разумеется, что при этом растет не только власть милиции, но и произвол, от которого человек уже ничто защитить не может: он в полном смысле слова совершенно голый и беззащитный. Кстати, милиционерам, во главе которых стоит теперь профессиональный кагэбэшник Виталий Федорчук, повысили до 70 процентов оклады, тем самым приравнивая их к сотрудникам КГБ и пополняя ими новый привилегированный класс. Это естественно, что с приходом нового вождя возникает новый класс. Если существовали ленинократия, сталинократия и брежневократия, которая в последние годы превратилась в геронтократию, — Хрущев не успел создать хрущевократию, — то неизбежно появление андроповократии. Она и возникла быстрее, чем любая другая “кратия", и быстрее других растет. Так, выявилась острая нехватка милиционеров в связи с новым размахом их деятельности: усилением патрулей и проверок. Службу в милиции тут же приравняли к военной и решили набирать в нее военнообязанных, как в армию.
Рост полицейского аппарата означает увеличение функций государства. Вместо ожидаемой западными специалистами по СССР и поредевшими рядами московских либералов децентрализации происходит, наоборот, централизация. Государство присваивает себе все больше прав, обделяя ими и без того бесправных советских граждан. Конечно, средства насилия не бесконечны, но до их истощения далеко: андроповская эра не вступила в сталинскую стадию, хотя всенациональная прививка страха уже произведена.
Таким, например, приемом психологического давления, способным довести людей до паники.
У входа на некоторые предприятия установлены светофоры: зеленый свет означает, что можно не спешить, желтый — надо поторапливаться, красный — уволен за опоздание на работу.
Отметим попутно резкое различие — до противоположности — между рецептами, которые “выписывают" для выздоровления советской экономики западные специалисты, и поисками путей выхода из экономического тупика, которые ведутся Андроповым и его сподручными. С их точки зрения, экономический кризис вызван не отсутствием в СССР демократии, децентрализации и свободного рынка, как полагают западные советологи, но демонтированием в хрущевские времена сталинского аппарата принуждения, запугивания и репрессий, что служило единственным стимулом роста производительности труда в стране. И в самом деле, если в 50-е годы ежегодный рост валового национального продукта составлял 6 процентов, то к концу 70-х — началу 80-х годов этот показатель упал до 2 процентов. А это, в свою очередь, явилось причиной нынешнего отставания СССР в гонке вооружений от США — прежде всего, в качестве оружия, которое как показали воздушные бои между израильскими и сирийскими летчиками над долиной Бекаа летом 1982 года, в современной войне является решающим. Возвращение к сталинскому законодательству о труде преследует поэтому двоякую цель: повысить рабочую дисциплину под страхом наказания и одновременно расширить самое понятие уголовного преступления — за счет алкоголизма, мелкого хулиганства, тунеядства, прогулов, кражи казенного имущества, взяточничества, кумовства, коррупции и так далее — с тем, чтобы увеличить состав ГУЛАГа, то есть подневольного, бесплатного труда.
А для последней цели не мешает найти дополнительные политические причины, чтобы упрятать человека за решетку: с искоренением диссента политический источник ГУЛАГа практически иссяк. Легко представить, к примеру, какое щедрое пополнение ожидало бы ГУЛАГ, если б статья в “Комсомольской правде" о рассказчиках и слушателях анекдотов послужила сигналом к действию. Но ведь эта статья не единственная! С захватом Андроповым власти во всех газетах, по радио и телевидению ведется активная борьба с любыми политическими отклонениями, и все они теперь рассматриваются как подрывные и спровоцированные из-за границы. Совсем как в театре абсурда, созданы “добровольные" еврейские комитеты по борьбе с сионизмом. Газеты призывают население к доносительству. Число политических арестов растет, растут сроки заключения, людей сажают повторно за то же “преступление", за которое они уже отсидели или еще не успели отсидеть. Ожесточается режим политзаключенных: известному диссиденту физику Юрию Орлову меньше чем за год до истечения срока проломили голову с опасными повреждениями мозга. Пожалуй, темпы возврата к сталинизму сейчас более быстры, чем темпы его возникновения после смерти Ленина. Или здесь снова играет роль фактор возраста нового советского вождя, вынуждающий его торопиться? Или возврат к уже испытанной форме правления легче осуществим, чем ее создание в первый раз?
Порядок в империи Андропов начал наводить с железных дорог, дав народу обещание, что при нем поезда будут ходить по расписанию. Напомним, что они ходили по расписанию в России Сталина и в Италии Муссолини. Дело не только в исторических ассоциациях: к Андропову можно подобрать и более если не лестные, то сложные, назвав его, скажем, советским Ликургом. Андропов пришел к власти с идеей порядка, которого действительно всегда не хватает на Руси. Однако объяснять все исключительно народными нравами так же наивно, как и одними лишь государственными пороками. Есть такая рабочая поговорка, которая взамен односторонней трактовки предлагает амбивалентную: “Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем". Одностороннее нарушение этого принципа связано с тем, что у Андропова нет возможности повысить жизненный уровень советских людей, но у него достаточно полицейских средств повысить производительность их труда.
Это можно называть по-разному: идиллией полицейского государства, иллюзией полицейского государства, утопией полицейского государства — название дела не меняет. А суть заключается в том, что сам Андропов, в отличие от Хрущева и Брежнева, человек пуританского склада и убежденный противник любых излишеств, пытается утвердить принцип аскезы и дисциплины на всей территории СССР. Его методы — полицейские, и дело не только в том, что другие ему неизвестны, но и в том, что другие он считает неэффективными в борьбе с народными нравами. Он — полицейский и по рабочим навыкам, и по сознательному выбору. Он не может не знать классического определения Карлом Марксом Петра Великого: искоренял варварство варварскими способами. Весь вопрос в том, насколько современные полицейские способы отличаются от варварских?
С приходом Андропова в Кремль распался прежний триумвират сотрудничающих и соперничающих секторов советской власти — партийного, государственного и полицейского. В прежних вариантах, очень достоверно описанных Джорджем Оруэллом в романе “1984“ и Артуром Кестлером в романе “Слепящая тьма", партия с помощью полиции образовывала и направляла аппарат тоталитарного государства. Андропов возглавил “бунт машины" — тайной полиции — против ее создателя: партии. Благодаря этому оба романа, включая тот, который был антиутопией и претендовал на описание будущего, устарели и уже не могут служить универсальным ключом к нынешнему варианту советской империи. (Наш попутный совет журналистам — с осторожностью пользоваться теперь образами из этих книг применительно к СССР.) Государственный переворот Андропова обнажил полицейскую сущность Советского государства, коща сама партия превратилась в его формальный придаток.
Ход русской истории вел в том числе и к такому варианту, потому что тайная полиция есть высший продукт политического развития русских. Скорее странно, что этого не произошло раньше: осечки Берии и Шелепина менее естественны, чем удача Андропова. Оба, кстати, шли к власти также преисполненные жажды преобразований и реформ, но свели бы их к тому же рецепту аскетического полицейского государства, который выписан сейчас больной России решительным врачевателем Андроповым. А в XIX веке и ранее столь естественному превращению тоталитарного государства в чисто полицейское мешал наследственный принцип монархии. Шеф жандармов граф Бенкендорф не мог наследовать императору Николаю I, даже если бы пережил его, потому что у императора был законный наследник — сын Александр.
Отсутствие упорядоченной системы наследования и регулярные государственные перевороты в России XX века — узурпаторами были фактически и Ленин, и Сталин, и Хрущев, и Брежнев — дали шефу тайной полиции идеальные шансы дя захвата власти, независимо от его личных качеств: Андропов пришел к власти скорее благодаря должности, чем талантам. Во всяком случае, последних ему бы для этого не хватило, занимай он любой другой высокий пост в советской иерархии: его обошел бы тот, кто вместо него завладел Комитетом государственной безопасности на правах председателя. В таком контексте советской истории и следует рассматривать самоназначение Андропова.
Именно поэтому фактор возраста нового руководителя Советского Союза является скорее субъективным и большого влияния на ход событий оказать не сможет. Если Андропов за первые месяцы официального пребывания у власти успел заменить значительную часть брежневского аппарата своими людьми, которые благодаря полицейским навыкам станут крепче держаться на постах, чем их предшественники, то отпущенного Богом срока может оказаться вполне достаточно не только для того, чтобы сменить остальных (это не столь уж теперь и важно), но чтобы заложить прочный фундамент и возвести первые этажи нового полицейского государства взамен партийно-бюрократического. И такое государство будет полнее отвечать потребностям многонациональной империи, враги которой находятся как вне, так и внутри ее. Маркиз де Кюс-тин сравнивал Россию Николая I с военным лагерем, однако, дабы результативней функционировать в качестве империи, ей лучше быть также и полицейским застенком. Парадоксальным образом враги империи — источник ее отрицательного вдохновения, обоснование политической, полицейской и военной консолидации. Страх империи перед распадом привел к власти Андропова с его разветвленным аппаратом принуждения и разработанными методами насилия.
Упомянем напоследок о законе, который предан забвению на Западе, но хорошо осознаваем в России: невозможность статус-кво, статичного существования империи, которая либо распадается, либо, наоборот, расширяется и усиливается, чтобы не распасться. Для того чтобы справиться с трудностями, возникшими в результате прежних завоеваний, надо продолжать завоевания, выполняя задачи, возложенные на руководителя империи самой империей. Андропов — вдохновенный имперец и, если б не партийная номенклатура, заслужил бы титул императора. Захват Афганистана, инициатором которого он был, говорит о его историческом подходе к своей стране и об ответственности перед ее историей. Империя может продолжать существование, только продолжая имперскую политику, то есть политику новых захватов. В Западной Европе им, правда, поставлен естественный предел: угроза третьей мировой войны. Однако не исключено, что Андропов попытается восстановить порядок в Восточной Европе.