Часто парень поглядывает на ворожею: и заговорить хочется, и отвлекать от дела негоже.

Баюн, у печи спавший, вдруг глаза открыл, поднялся, на подоконник запрыгнул.

— Что там такое? — ответила Радмила на зов кошачий.

Почудилось ли — в окно кто-то тихонько стучит.

Отложив шитье, ворожея рядом с доброхожим у окошка встала. Северин тоже пригляделся: сквозь стекло мутноватое средь рябин маячит кто-то белый. Радмила дверь отворила — перед избой волк, шерсть будто снег. Стоит смирно да на ворожею глядит.

Как увидел, что хозяйка шаль на плечи накинула да за порог ступила, Северин едва успел ее за руку схватить:

— Ты куда?! Это же волк!

— Вижу. За мной это. Хозяин Леса к себе зовет. Не бойся ничего — Баюн за тобой присмотрит.

Высвободив руку, повернулась девица к коту и строго молвила:

— Никого не впускай, никого не выпускай, — да за дверь юркнула серой мышкой, следом за волком-проводником поспешила. Только и успел Северин увидеть, как дикий вишняк обоих в сумраке скрыл.

«Значит, правду дед Беримир рассказывал — Леший ей отец приёмный…»

Тогда как деревенская сторона ко сну готовилась, Поганая Пуща только-только пробуждалась. Слышно было еще на опушке, как птицы щебечут, будто день стоит. С недалекого пруда доносились трубный зов выпи и кваканье многоголосое.

Осеребрил месяц-старик дубы и ели: что ни листочек — брошка узорная, что ни хвоинка — игла смертоносная. В колышущихся папоротниковых волнах волк призраком казался. Среди стволов колдовские огоньки мерцали — будто кто с крохотными фонарями по мглистому лесу бродил. В свете их неспешно вышагивали сохатые князья, рога — лунное пламя. Ни волка, ни девицу не боятся олени — ночью все свои в угодьях Хозяина Леса.

Над головой ворожеи дубовые ветви в купол сплелись, прорехи — словно звезды на небосклоне; высоко, рукой не дотянуться. В самом могучем стволе дупло глубокое. Как заметила Радмила шевеление в нем, на колени на мох бархатный опустилась, юбку подобрав.

— Здравствуй, отче. Зачем ты звал меня?

Подошел к ней Леший, топочет — как будто копытами землю бьет. Высокий да жилистый дух лесной, иссох весь от старости — кожа да кости, — но силой недюжинной мог с медведем поспорить. Голова — череп лосиный, рогами раскидистыми купол цепляет. С рук узловатых, как корни древесные, обереги свисают; пошевелится верзила — стучат друг о друга, будто дятел жучка в коре ищет. Слово молвит Леший — ветром гудит да древесиной стонет. Только те, кто был под опекой его, понимали речь духа.

— Да. Он выздоравливает. Тело от ран оправилось, но боль еще в душе его скрывается. Немного попривыкнуть ему надобно.

Глаза Радмила не поднимает — гнева Лешего боится. Понимает, что если поймает он ее взгляд, то в миг все помыслы узнает.

Снова скрип, снова доносится до слуха гул. Склонился над девицей Леший, внимательно смотрит.

— Отправить домой?.. Не могу, отче. Он Бесом отмеченный. Мне не ведомо, скольких он еще отметил, но коль Северин последний… Еще одной преградой вернуться Бесу меньше.