Джош без ума от паровых машин. Мое маленькое бунгало набито его игрушками, в том числе и железными дорогами.

— А там есть какие-нибудь твои столики?

— Конечно!

Я не забросила свои мозаики, разве что вместо битого стекла и керамики для столешниц теперь использую ракушки. Джош любит мне помогать. Вырученные средства идут в продовольственный фонд. Для меня это вроде целебной медитации. Кстати, мать Алистера, с которой я поддерживаю связь, говорит, что он публикует в Интернете стихи, под своим уличным именем Тим Уайт. Я пообещала заказать книжку, когда она выйдет.

Церковный зал переполнен. Мы с Джошем относим нашу коробку в уголок продовольственного фонда, а затем осматриваем лотки.

— Держи меня за руку! — напоминаю я, но внук тянет меня к прилавку.

— Смотри, буля!

На самом деле это не столько торговое место, сколько лежащая на полу большая школьная доска. Перед нами затейливая карта Эксетера, дополненная изображением очень красивого вокзала и железнодорожного пути, ведущего через природный ландшафт к морю.

— Не трогай, — предупреждаю я внука. — Это нарисовано мелом. Ты можешь нечаянно стереть.

— Все в порядке, — говорит чей-то голос. — Я могу нарисовать заново. И мне нравится, когда подходят дети. Хочешь сам попробовать, сынок?

Мне знаком этот бархатный голос. Вздрогнув, я поднимаю взгляд. Пристально всматриваюсь в ярко-голубые глаза и загорелое, обветренное лицо.

Что-то шевелится в памяти.

— Джо? — Он выглядит потрясенным.

— Простите, — говорю я. — Мы знакомы?

— Ну конечно, — бормочет он. — В газетах писали, что ты забыла, кто ты такая.

По моей спине пробегают мурашки беспокойства.

— Я не понимаю.

— Я Стив. Мы когда-то были… друзьями. Тогда я знал тебя как Джо, — добавляет он.

К счастью, Джош схватил желтый мелок и рисует второе солнце.

— Я не помню того времени, — шепчу я, отводя художника в сторону, чтобы мы могли говорить более откровенно. Одна из моих подруг по благотворительному комитету замечает, что мы беседуем, и все понимает правильно, подает Джошу новые мелки.