— Я распахнула двери и закричала на Роджера — что он убил Джоша, потому что из-за него я не уследила за внуком.

Я прерываюсь. У меня першит в горле. Я не могу дышать.

— И что случилось потом?

— Он оттолкнул меня, как будто человек, с которым он разговаривал, гораздо важнее. Я упала лицом на стол и повредила зуб. Позже он стал шататься и выпал.

Я замолкаю на секунду, проводя языком по щели, которая до сих пор там.

— После этого я помню все только урывками. Лицо Роджера — красное и злое.

Я не говорю им, что лицо, которое я действительно видела, — было лицо моего отца после происшествия с Майклом.

— Я не помню, как убежала. И как разговаривала с Джо, по словам свидетелей. И как она отдавала мне свою одежду.

— А как вы оплачивали автобусный билет?

— Я не знаю. Я ничего этого не помню. — Мой голос становится выше от страдания. — Хотела бы я знать.

Я оседаю на пол. Я что, схожу с ума? Это будет не в первый раз…

Суд объявляет перерыв, чтобы я могла «успокоиться». Я делаю глоток воды. Барбара говорит, что у меня «все хорошо». Наступает время перекрестного допроса. Поверенная со стороны обвинения явно не верит ни единому моему слову.

— Простите, но этот сложный медицинский диагноз кажется довольно удобным.

Она заявляет это так, словно указывает на очевидный факт.

— Разве не все мы хотели бы стать кем-то другим, если бы сделали что-то, чего не следовало?

Кто-то из присяжных фыркает, словно услышал анекдот.

— Особенно, — продолжает она, — если эта «ошибка» — преступление.

Она делает паузу. Ее лицо мрачнеет.

— Преступление, которое называется «убийство».

Другой присяжный, мужчина с длинными бакенбардами, кивает.