В этой необъятной живой синеве она казалась такой же, как все мои грехи — крошечной на фоне безбрежной бездны, совсем как я. Достаточно маленькой, чтобы плыть, достаточно весомой, чтобы тонуть. Всё, что мне оставалось — отпустить её.
Было трудно разжать руки. Я представила её маленькое личико, спокойное, беззаботное. Представила, как она улыбается, как разрешает мне это сделать. Я раскрыла ладони, и она полетела вниз, быстрее, чем я ожидала. Когда я поднялась наверх, мне стало немного легче.
Мне становилось легче с каждым разом. Это было ментальное упражнение, медитация. Каждый раз, погружаясь, я брала с собой свою тяжёлую ношу и оставляла там, в царстве иной красоты, в мире, где я была собой. Спустя несколько месяцев мне даже не нужно было нырять. Я лишь прокручивала этот фильм в голове каждый раз, когда наполняла рот едой и не могла проглотить, когда мне казалось, что я не заслуживаю куска хлеба, следующего вдоха. Все мои воспоминания и давящее чувство вины я вложила в её ручонки и отпустила на бесконечную голубую глубину. Я научилась никогда, никогда, никогда не погружаться так глубоко.
Наконец, глядя в её лицо, я стала видеть лишь свою подругу Шар Бакстер. Вспоминая Лолли — видеть лишь пузырьки на гладкой голубой поверхности. Дайвинг научил меня жить настоящим моментом. Под водой не было ничего, кроме дыхания и настоящего момента. Так же я могла вести себя и с Шар. Я научилась. Просто дышать и любить человека, которым она стала.
Я хранила такую верность моим молчаливым воспоминаниям, что люди это заметили. Дэвис, когда наши отношения стали серьёзнее, признался, что полюбил во мне мою преданность подруге. Лиза и Шеридан прозвали нас с Шар «жёнами-сёстрами»[13]. Тейт, не такая милая, окрестила меня питбулем после того, как я помешала ей прибрать к рукам книжный клуб. Она имела в виду, что я питбуль Шарлотты. Так оно и было. Так оно и должно было быть.
А теперь Ру держала меня на поводке. Она сама притащилась на нашу прогулку, куда её никто не звал, вклинилась между нами, между нашими колясками. Я была ей почти благодарна. Я не могла говорить, и мне нужно было, чтобы кто-то заполнял неловкие паузы. Она рассказывала Шар о планах Луки в эти выходные получить сертификат. Идя по другую её руку, я мёртвой хваткой держалась за ручку коляски и кое-как переставляла ноги. Больше ни на что я не была способна. С меня содрали кожу, и всё самое мерзкое во мне вскипало, как желчь, накатывало волнами.
Я видела себя такой, какой меня увидела бы Шар, если бы могла. Мои мотивы не имели значения. Как и та искренняя дружба, что возникла между нами — потому что в неё был завёрнут мой обман. Я убила её мать, выбила из колеи отца, испортила ей детство. А потом попыталась заменить убитую мать, неискренне и безо всякого права ворвавшись в её самое сокровенное пространство. Я сделала её зависимой от меня под покровом молчаливой лжи. Она доверяла мне больше, чем собственному мужу. Что она почувствовала бы, узнав, что один из самых близких ей людей лишь паршиво платит ей своей жалкой любовью и преданностью?
Теперь все узнают, думала я. Дэвис и Мэдди, мои друзья и соседи, коллеги и знакомые. В их глазах я стану в лучшем случае сумасшедшей, в худшем — чудовищем. Эта история проникнет вслед за мной в каждую комнату, и, куда бы я ни пришла, за мной будет волочиться шлейф слухов и перешёптываний:
Это была по-настоящему страшная угроза. Страшнее, чем тюрьма. Это было то, чего я не могла вынести.
Те, кто любил меня, могли выслушать мою версию. Но даже тогда в их глазах я была бы, наверное, ничем не лучше Ру. В конце концов, я ведь сделала то, что меня устраивало, радовало, кормило, давало почувствовать себя полноценным человеком. Рассказала себе историю, в которой представила себя эдаким Робином Гудом. Я не знала, выдержу ли, если Шар, моя семья, весь мир увидит меня в таком свете — я сама себя не могла выдержать.
— Правда, Эми? — сказала Шар. Я понятия не имела, что они обсуждали, но всё равно сказала: «Правда». Я всегда так делала.
— Ну, я могу её понять. Он красивый мальчик, — презрительно заявила Ру. Я поняла, что они говорят о Луке. Луке и Мэдди. Я надеялась, что Шар просто проявляет интерес, а не вновь выступает в роли свахи. — Но Лука совсем не видит её в таком качестве.
Шар попыталась заглянуть мне в глаза.
— А ты что думаешь, Эми? Ты сегодня такая молчаливая.
— Простите, я очень устала, — ответила я. Шар посмотрела на меня с беспокойством. Я ощутила буравящий взгляд Ру. — Мне кажется, они просто друзья.
Я ласково, успокаивающе улыбнулась, хотя смотреть на Шар было невыносимо. Лолли вернулась. Она жила в её чертах, в её голосе, в нервной манере поправлять волосы, как суетливая мышь. Я отправилась на прогулку с воплощением моей ужасной вины и вдобавок с хищницей.
— Может, она злится, что я набилась вам в компанию, — мягко сказала Ру, словно выгораживая меня. Быстрым движением заправила прядь волос за ухо, совсем как Шар. — Я знаю, это очень интимно… но я хочу узнать тебя получше, Шарлотта. Я хочу, чтобы мы стали друзьями.
— Не вижу причин, почему бы нам не подружиться, — ответила Шар и взглянула на меня, желая понять, не против ли я.
— А я вижу примерно двести сорок тысяч причин подружиться, — заявила Ру, и Шар хихикнула. Ру смерила меня серьёзным, зловещим взглядом. — Да, Эми?
Это был вопрос в упор, и я прекрасно её поняла. Она имела в виду деньги. Она хотела, чтобы я подтвердила, что до понедельника я переведу ей всю сумму. Я думала, что признание Тига станет мощным оружием в моих руках, что она отправится искать наживу в другом месте. Но она нажала ядерную кнопку, сбросила на меня бомбу.