Когда мы переехали, я не стала ходить к психотерапевту. Мать не хотела, чтобы я говорила с кем-то, кто вынудит меня анализировать, обсуждать, даже вспоминать произошедшее. Ей выгодна была моя ложь, и она всеми способами уничтожала правду.
В каком-то роде запрет обсуждать эту тему стал даже облегчением. Я не имела права даже интересоваться судьбой Шипли, не то что извиняться. Перед лицом их огромной, чудовищной потери мои попытки просить прощения были ничтожны, как пылинки. Лучше всего, решила я, оставить их в покое. Так что я знала об их жизни только то, что они переехали, пока наши с Шар пути не пересеклись.
Мистер Шипли больше не мог себе позволить дорогой дом; его маленький импорт-экспортный бизнес развалился. Шар выросла в Пенсаколе, её детство было очень несчастным. Ей остро не хватало материнской любви, денег и времени побыть ребёнком, потому что ей пришлось заслонить собой дыру, которую пробила я, и взять на себя всю заботу о маленьком брате.
В возрасте двух лет Пол шагнул в соседский бассейн и как камень пошёл ко дну, а пятилетняя Шарлотта прыгнула вслед за ним. Она не очень хорошо плавала. Схватила малыша и вместе с ним устремилась вниз. Она видела поверхность, но подняться не могла. Она брыкалась и барахталась, а маленькие ручки Пола цеплялись за ее волосы. Отец, накачавшийся пива, понятия не имел, что оба его ребёнка под водой.
Кто-то — то ли охранник, то ли соседка, Шар не помнила — вытащил их. Последствиями стали страх воды и осознание того, что, если она не будет смотреть за Полом, то никто не будет. Отец был слишком занят беспробудным пьянством.
Вот где Шар сблизилась с Дэвисом — в группе поддержки для детей, супругов и родителей алкоголиков. Иначе он остался бы для неё просто мужчиной чуть старше, живущим на соседней улице, которому можно помахать в знак приветствия, но уж никак не устраивать его личную жизнь.
Всё это было так запутанно и в то же время так тонко — маленькие колёсики, кусочки паззла, которые, вращаясь и соединяясь, привели к нашей встрече. Потом, уже поняв, кто такая Шар, я сложила тысячи наших разговоров в единое целое. Меня поразило, насколько всё выверено в этой идеальной цепочке.
Если бы хоть что-то пошло иначе… Если бы она проводила летние дни на пляже, стремясь побороть водобоязнь, вместо того чтобы трястись над младшим братом… Если бы она пошла в группу поддержки баптистской, а не методистской церкви… Если бы Дэвис не рассказал ей о продаже за долги дома на соседней улице и молодожёны Филлип и Шар не купили бы себе этот особняк, который в противном случае не смогли бы себе позволить…
Но все эти события произошли и привели к тому, что однажды в полдень повзрослевшая Лолли Шипли сунула голову в дверь «Школы Ныряльщиков» и спросила, даю ли я уроки взрослым. Я её не узнала. Для меня она была всего лишь Шарлоттой Бакстер, которая боялась воды и только что вышла замуж за крутого спортсмена, обожавшего греблю, дайвинг и сёрфинг.
Утром того же дня я съездила в Мобиль, чтобы встретиться с Тигом Симмсом. В который раз. Я повернула назад, прежде чем доехать до границы штата. В который раз. Ещё не отойдя от этого, я посмотрела на Шар и подумала:
— Конечно, — сказала я и повела её к бассейну.
Мы сидели на краю, свесив ноги в воду, и она рассказывала, как едва не утонула. Если бы она тогда сказала, что её брата зовут Пол, может быть, я бы что-то поняла. Но она этого не сказала. Она называла его «мой маленький брат» и не могла удержаться от слёз.
Мы занимались дважды в неделю. Я восхищалась её упорством и чувством юмора, когда убеждала её встать на мелководье, наклониться и губами коснуться воды, надеть маску с трубкой и высунуться на поверхность. Две недели спустя она уже могла лечь на спину, мёртвой хваткой вцепившись в бортик обеими руками и не отрывая взгляда от потолка, пока я поддерживала её за спину. Мне нравилось, как она медленно, по пунктам побеждает страх: сперва у неё получилось оторвать одну руку, потом другую, и, наконец, с моей помощью держаться на плаву. Когда она смогла поплыть в бассейне, мы вместе отправились в океан. Она боялась наступить на что-нибудь живое, так что я выдала ей ботинки. Она боялась медуз, так что я выдала ей облегающий гидрокостюм. Так она впервые погрузилась на дно — упакованная с головы до ног. Но она это сделала.
За те несколько недель, что мы работали вместе, я её полюбила. Она оказалась болтливой и смешной, и благодаря её компании я отвлеклась от страданий по Тигу; стараясь помочь ей преодолеть страх, на время забыла, что проиграла собственную битву.
Может быть, поэтому я приняла её предложение отпраздновать в «Кофейной нации» её первый успешный заплыв. Мне хотелось есть сладости и радоваться чужому триумфу, потому что я наконец осознала — я не поеду в Мобиль. В ближайшее время. А может быть, никогда. Признавшись себе в этом, я начала думать, как перевести деньги Тигу, но это не помогало — я по-прежнему ненавидела себя за трусость и никчёмность. Моя единственная победа за много месяцев заключалась в том, что я помогла Шар.
По большому счёту, у нас было не так много общего, чтобы подружиться. Я была старше на десять с лишним лет, не замужем, в отличие от неё, интровертом, в отличие от неё. И всё же мы нашли что обсудить за пирожными и карамельными латте. Мы говорили о книгах, о нашей работе, о её муже и ворчуне, сдававшем мне дом. Никто из нас не вспоминал детство — я знала только, что она лишилась матери и почти не общалась с отцом. Моё отдаление от семьи тоже странным образом сблизило нас: у обеих — личная трагедия и нежелание о ней говорить.
С ней я впервые после переезда почувствовала себя в своей тарелке, так что согласилась и на суши-бар на следующей неделе, и на кино, и на кафе-мороженое, куда она взяла с собой Дэвиса.
Два месяца спустя, когда Мэдди стала моей лучшей и втайне самой любимой ученицей, а мы с Дэвисом сходили на целых девять свиданий, Шар пригласила нас, уже в качестве пары, на ужин. Ещё одна особенность нашей странной дружбы заключалась в том, что мы никогда не ходили друг к другу в гости. К тому времени мой фальшивый фонд уже начал работать, и я готовилась анонимно оплатить ипотеку Тига. Колёса завертелись, и можно было покинуть Флориду.
Но я не хотела. Я хотела продолжать общение с Дэвисом и Мэдисон Уэй.
На ужине я впервые встретила Филлипа. Он был коммивояжёром, внешне напоминал мальчишку-первокурсника: невысокий, курносый, румяный, с пышной копной волос. Шар откровенно восхищалась им, носилась вокруг, как образцовая домохозяйка пятидесятых. На мой взгляд, этих двоих объединяла лишь безграничная уверенность в великолепии Филлипа.