Инза развернулась к нему всем телом и, прищурившись, оглядела с ног до головы.

– Это ты мне скажи. Ты же его Дар Небес или мне показалось?

– Ну… – выдавил Питер. – Все сложно.

– Станет проще, если ты перестанешь вести себя так, словно ты один тут бедная невинная жертва.

– Что, прости?

– Ничего. И прощать я тебя не собираюсь, – Инза чуть наклонилась вперед, глядя прямо в лицо Питеру жесткими черными глазами, – я, конечно, все понимаю – твой мир гибнет, это серьезно, не какая-то там мелкая неприятность. Но ты ведешь себя так, словно один в ответе за происходящее, а мы так, сбоку припеку, и это, честное слово, обидно. Я не видела мира за Барьером, но благодаря тебе знаю, что он огромен и что люди там такие же, как и мы. Саруватари так и вовсе винит себя в случившемся – глупо, конечно, но именно она предложила эту хрень, и вот что получилось. И еще Мелл Фэлри.

Питер слушал молча, чувствуя, как горит лицо, будто Инза отхлестала его по щекам.

– А что с ним? – пробормотал он, не в силах поднять глаза.

– Ничего, если, конечно, не брать в расчет, что он переступил через себя, изнасиловал свое естество, чтобы помочь тебе, а ты ведешь себя так, словно он тебе изменил.

– Чтобы мне помочь?

– Ну разумеется, – Инза выудила из-под стола сосуд с самбукой и сделала такой большой глоток, что у нее слезы выступили на глазах, – все, что тебе дорого, гибнет, счет пошел на часы, чтобы помочь тебе, Фэлри надо было вырваться из плена как можно скорее. И он спровоцировал Тайрона, заставил его потерять голову. А ведь мог бы терпеливо сидеть в этом «раю» месяц, два, полгода в ожидании подходящего случая. Рано или поздно Тайрон ослабил бы бдительность – реакция у эр-ланов в сто раз лучше нашей, психика крепче, и они как никто умеют ждать. Вот только Фэлри ждать не мог.

Инза запрокинула голову, одним глотком допила самбуку и швырнула сосуд на пол, тот бесшумно покатился по мягкому ковру. Инза проводила его глазами и покачала головой, не глядя на Питера.

– Он сделал то, на что решился бы не всякий сег, а уж эр-лан тем более. Позволил чужому человеку, которого он боится и ненавидит, прикоснуться к себе, осквернить свое тело. Затолкал поглубже отвращение и стыд, превратил себя в отмычку для двери своей тюрьмы. Все ради тебя, а ты отталкиваешь его, брезгуешь им. Это гадко, приятель!

– Я вовсе не брезгую… – попытался оправдаться Питер, но Инза его не слушала – встала и, слегка покачиваясь, направилась к дезьке. Загремела кулаком по двери:

– Сари, вылезай! Ты тут не одна!

Дверь скользнула в сторону, и Саруватари, поправляя волосы, возмущенно заметила:

– Можно не так грубо? Это…

– Выходи уже!

Когда дверь за Инзой закрылась, Саруватари повернулась к Питеру.

– Чего это она?