Она кивнула на платье.

Я была слишком измучена, чтобы что-то доказывать. Гуди, как и многие другие, была уверена в моей аморальности.

К церкви мы подошли последними. Гуди направилась в первые ряды, а я юркнула на свое место. Но сделать это незаметно мне не удалось. На меня, не отрываясь, смотрели пастор Фрай и еще несколько человек, принимавших участие в экспедиции. Они стояли рядом со священником, с ружьями в руках. Сегодня это помещение из церкви превратилось в зал суда.

Ты сидел, привязанный к стулу перед кафедрой. При дневном свете твоя одежда выглядела еще больше испачканной и рваной. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, под глазом багровел огромный синяк. Ты уронил голову на грудь. Все смотрели на опозоренного героя и перешептывались. За исключением Марии. Она была бледна и молчалива и сидела рядом с Леоном.

Ты поднял голову, обвел взглядом собравшихся и увидел меня. Я здесь. С тобой.

Пастор Фрай постучал тростью о пол, как Моисей посохом по камню. В помещении стало тихо. Пять членов городского совета в длинных черных мантиях поднялись со своих мест и сели за стол на возвышении. В ярких лучах утреннего солнца, падающих сквозь южные окна церкви, они казались пришельцами из другого мира.

Гораций Брон повернул тебя вместе со стулом лицом к судьям и похлопал по щекам, заставив поднять голову и посмотреть на них.

Член городского совета Браун прокашлялся.

– Народ Росвелла, – проговорил он скрипучим старческим голосом, – мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело, волнующее всех нас.

Он взглянул на тебя поверх очков.

Такое провокационное начало этой торжественной церемонии заставило присутствующих заерзать.

– Большим потрясением для нашего городка было узнать, что Эзра Уайтинг, которого мы много лет считали погибшим, жил, скрываясь, рядом с нами.

Челюсти Авии Пратта непрерывно двигались. Он сидел в первом ряду, в самом углу, согнувшись в три погибели, чтобы иметь возможность смотреть на тебя. Толстая нижняя губа то вытягивалась, то втягивалась обратно, а руки судорожно сжимали трость.

Браун зашелестел бумагами.

– Это обстоятельство помогло пролить свет на череду несчастий, обрушившихся на наш город в последнее время. В связи с этим возникает вопрос: кто знал о нем, скрывал его и помогал совершать грабежи.

Мамино лицо окаменело.

Пастор Фрай, сидевший на одной скамье с присяжными, перебил его:

– Разрушить нашу оборону! Лишать жизни и невинности наших детей, уродовать их!

Рот Брауна сжался. Ему не понравилось, что его прервали.

Интересно, с каких это пор моя невинность и мое тело стали достоянием горожан, ведь они даже жалости ко мне не испытывали? И ведь виноваты в этом они, а не я.