Глава 18
Незаслуженные издевательства
Экипаж Иванова, пока мимо прерывистым неравномерным потоком двигались различные, в том числе и тыловые, подразделения бригады, занялся привычным на войне и на маневрах делом: пробанили после боя пушечный ствол, обслужили, по мере возможностей, двигатель с трансмиссией и пулеметы. Из съехавшей на обочину трехтонки им сгрузили ящики с полным боекомплектом выстрелов, из следующей машины — щедро оделили продуктами. А толстощекий румяный кашевар остановившейся полевой кухни доверху наполнил их подставленные котелки еще теплым распаренным пшеном с уже вброшенной в него тушенкой и нацедил во фляжки питьевой воды.
Наконец к ним прибыла и долгожданная ремлетучка в сопровождении машины с запчастями. Командир ремлетучки техник-лейтенант Федор Петрищев, как правило, выглядевший небритым сразу же после бритья, нахмурено полазил по израненному танку, постучал, подергал, незлобно поматерился и пообещал поставить больного на ноги, то есть на гусеницы. Возможно, еще до наступления темноты. Если экипаж поможет. И все дружно впряглись в работу. Все кроме капитана Иванова, который, устроив себе из освободившихся снарядных ящиков относительно удобные, как для полевых условий, письменный стол и табурет, принялся, вдумчиво водя химическим карандашом по бумаге, составлять рапорт за двое суток боев вокруг Монориерду — последние два вечера ему было явно не до того. Периодически ему приходилось макать грифель в небольшую лужицу воды, пролитую из фляжки на край «стола», для придания написанному чернильного цвета (слюнявить он никогда не любил) и затачивать кончик карандаша.
Работа споро продвигалась и у ремонтников, и у Иванова. Дорожное полотно то пустело, то на какое-то время заполнялось спешащими на запад войсками. Ползли самоходки и артиллерийские тягачи, катила колесная техника, и цокали подковами тягловые и под седлом кони. Силища, прямо скажем, перла на погибель врагу отнюдь немалая. Вражеские самолеты в последнее время практически перестали появляться, но танк и ремлетучку для безопасности укрыли свежими ветками. Грузовик с запчастями Петрищев, отобрав нужное, отпустил, не стал задерживать. Когда Иванов уже дописывал последнюю страницу рапорта, рядом, съехав на обочину, остановилась небольшая колонна из нескольких грузовых автомобилей (на некоторых были натянуты брезентовые тенты) и ехавшего в середке тоже затянутого брезентом газика.
Ну, стали и стали, мало ли, по какой такой необходимости? Может, привал решили сделать или спросить чего? Танкисты и ремонтники, не любопытствуя ни капли, продолжали свою работу, уже приближающуюся к благополучному финишу; Иванов сосредоточенно дописывал очередное предложение и тоже не поднимал на вновь прибывших глаз. Внезапно у танка началась какая-то непривычная суета, работа прервалась, и черные комбинезоны ремонтников и танкистов выстроились в линию. Минько крикнул командира. Напротив короткого строя злой походкой голодного тигра прохаживался в сияющих на солнце надраенных нисколько не запыленных сапогах старый знакомый Иванова, помощник уполномоченного особого отдела 36-й танковой бригады лейтенант госбезопасности Буров. Его вечно хмурое, как от несварения желудка или недооцененной начальством собственной значимости, широкоскулое лицо под низко надвинутой на лоб фуражкой защитного цвета грозно играло желваками, как бы готовясь кого-то разжевать, за ним верной свитой маячили несколько солдат с автоматами Судаева, висящих у кого где на холщовых ремнях.
Иванова с Буровым жестко столкнула судьба еще в Польше, в бытность того сержантом этой же строгой и нелюбимой в армейской среде службы. Неприятные, мягко говоря, у него остались воспоминания от этого относительно недолгого общения, состоящего из ареста и обидного до глубины души несправедливого избиения кулаками на первом же допросе, проводимом тогдашним начальником Бурова, мать его так, товарищем Рогачевым, на место которого сейчас и переместился с повышением в звании бывший сержант ГБ. Спас тогда Иванова от обвинения в том, что он шпион польской офензивы и, как следствие, приговора трибунала, вполне вероятно, расстрельного, только совершенно для всех неожиданный поворот товарища Сталина во внутренней политике, прозванный в армии и народе ПЗХ, «Перестать заниматься херней». С тех самых пор Иванов видел этого особиста только издали и довольно редко. И вот такая нежданная встреча.
Капитан не спеша сложил листки почти законченного рапорта в тонкую стопку; придавил их от легкого ветра биноклем; повесил, как само собой разумеющееся, ППС на плечо под локоть и подошел. Своим теперешним званием лейтенанта ГБ Буров соответствовал армейскому капитану, был, вроде бы, ровней самому Иванову. Но особый отдел, на то и особый, что у них всё не как у людей. Власть, однако. И подчиняются их работнички больше не бригадному или корпусному армейскому начальству (хотя, в какой-то мере и ему тоже), а своему собственному
Приблизившись, Иванов расслабленно, без строевой четкости, отдал честь и кратко доложил о ситуации, походя, вставив, что ремонтом они занимаются согласно приказу комбрига этой самой доблестной 36-й танковой бригады полковника Персова. А как закончат — так сразу и вперед, догонять своих боевых товарищей, ведущих, как совершенно справедливо отметил товарищ лейтенант госбезопасности, героическое наступление на врага. А если им никто мешать не будет, то управятся они быстрее. Так что, товарищ помощник уполномоченного особого отдела бригады, разрешите продолжить. Время, вы уж извините, поджимает.
— Машина, естественно, сама вышла из строя? — спросил Буров. — А вы тут не причем?
— Почему же не причем? Очень даже причем. Мы вполне могли бы сбежать от немцев, но остались и приняли бой. Вон. Обернитесь. Гляньте на панцеры. Четыре средних и один легкий. Это наша скромная личная работа. Мы их уничтожили, но пятая «четверка» успела стукнуть нас. Добавила, подлая, заботы нашему уважаемому технику-лейтенанту товарищу Петрищеву.
— Ладно, — смилостивился Буров, пробежав взглядом по беспорядочно застывшим по бокам дороги германским подбитым железным коробкам в разной степени разрушения, обгорелости и даже еще продолжающегося коптящего небо дымления. — Заканчивайте ремонт и догоняйте.
Отойдя на несколько шагов, лейтенант ГБ, озаренный пришедшей ему в голову мыслью, внезапно обернулся, сопровождающие его солдаты тоже остановились.
— Иванов! — крикнул он. — А ты ведь комбатом-1 был назначен? Правильно?
— Так точно, — согласился капитан, уже возвращавшийся было к своему «письменному столу».
— А ведь твой батальон должен был удерживать совсем другое шоссе — не это, — Буров снова подходил к танку и чему-то недобро и ядовито ухмылялся, показывая крупные пожелтевшие от табака зубы.
— Правильно, — опять спокойно согласился Иванов, начиная догадываться, куда клонит особист. Мы наступали на Монор. А потом вместе с мотострелковым батальоном, артиллерийским дивизионом и стрелковым полком обороняли населенный пункт Монориерду и шоссе проходящее рядом с ним.
— И приказ вам был, я это точно знаю, держать оборону в том месте до последнего снаряда, до последнего человека. Насмерть стоять! — торжествующе повысил голос Буров. — Таков приказ был?
— Такой, — по-прежнему спокойно ответил Иванов.
— Так почему, капитан, ты сейчас не там (Буров гневно потряс указательным пальцем в направлении на север) мертвый, а здесь (он ткнул себе под ноги) и живой?