— Да, я собственно не в детдоме воспитывался, а в детской колонии, — чему-то улыбнулся Миша. — Где нас из малолетних преступников, бывших беспризорников, перековывали в полезных членов советского общества. Меня так даже в комсомол еще в колонии приняли. Доверили.

— А ты случайно не в Куряже был? — снова спросила Настя.

— В нем. А почему ты спрашиваешь? — удивился ее расспросам Миша. — Ты что, тоже оттуда?

— Да нет, — хихикнула, несмотря на невеселую обстановку, девушка. — Я не оттуда. Я в семье выросла. Просто у меня двое приятелей там «перековывались». Одного, кстати, Олег хорошо знает. Механик-водитель из его экипажа. Колька Гурин.

— Рыжий? — воскликнул, громче, чем надо Миша, но его возглас заглушило конское цоканье подковами навстречу.

— Рыжий. Ты что, его знал?

— Знал. Ну, мы не то, чтобы с ним знакомы были. Он в старшем отряде был. На меня, мелюзгу, и внимания, думаю, не обращал. А я его, в общем-то, из-за дружка выделил. Здоровый такой парень с ним не разлей вода был. Как сейчас помню. Саня Нефедов. Я его еще потом случайно от собственного милицейского начальника спас.

— Так ты и Сашку знал?

— Ну. Я ж рассказываю, а ты перебиваешь. Аккурат перед тем, как немцы в Польшу полезли, я его в парке Горького на лавочке встретил. Он там с перебинтованным лбом вздумал на лавочке газеты почитать. А мой подозрительный начальник принял его за иностранного шпиона, забрал документы и хотел в участок доставить.

— Чего это вдруг? Сашка — и шпион! Ха!

— А он тогда после аварии, вроде, память потерял. И газеты читал старые, чтобы понять обстановку. Ну, а мой начальник решил, раз не знает, что у нас в стране происходит — шпион. Я и вмешался. Успокоил. Так, говоришь, Колька рыжий сейчас мехвод? А где он? Ваш танк подбили?

— Не знаю, — пожал плечами Голощапов. — Мы разделились. Так было нужно. Я на место водителя в немецкий транспортер сел, где вот Настя, в том числе, ехала. А ребята на мое место другого хлопца себе взяли, из артиллеристов, и дальше воевать продолжили. Мы потом в плен угодили. А где сейчас мой танк с Колькой за рычагами — даже не представляю.

— Слушай, Миша, — снова влезла Настя, — а Сашку Нефедова ты больше не встречал?

— Да нет. Не пришлось. А что с ним?

— Да пропал куда-то. Все думают, что его арестовали. Тогда, кстати, и Кольку брали. И жену Сашкину. И на работе у нас еще нескольких человек. Но всех потом выпустили, а Сашка так и сгинул. И никаких вестей от него нет.

Разговор постепенно затих. А потом налетели истребители. Наши. Советские. Две пары остроносых «яков», пугающе ревя мощными моторами, вынеслись откуда-то сбоку, из-за холма, и пошли, чуть ли не на бреющем, по-над дорожным полотном, в этот раз плотно забитым венгерской пехотой. Длинные огненные трассы пушечных и пулеметных очередей гасли в плотной людской массе. Гонведы беспорядочно бросились врассыпную по обе стороны от дороги, оставляя за собой брошенную амуницию, корчащихся раненых и навсегда успокоившиеся мертвые тела. Пленные, перестав слушаться охрану, тоже дернули в поле. Смерть с неба показалась им куда как более реальной, чем пуля конвоира. До холмов бежать было далеко, а поблизости от шоссе находились только голые поля с редкой посадкой с одной стороны, местами изрытые воронками двухдневных боев.

Истребители устроили безнаказанную охоту за перепуганными солдатами. Они стали в круг с небольшим радиусом и прострачивали теперь не только саму дорогу, но и прекрасно видимые им сверху скученности шинелей цвета хаки вокруг. Часть венгров попадала на землю, в тщетной наивности прикрывая головы поверх пилоток и касок руками, а другая продолжила разбегаться. Голощапов высмотрел, что краснозвездных авиаторов больше привлекают именно движущиеся мишени; среди упавших они, очевидно, предполагают, не только затаившихся, но и уже убитых, не нуждающихся больше в их внимании. Он дернул за рукава бегущих перед ним Настю и Мишу и прокричал:

— Падайте! Они в лежачих меньше бьют.

Товарищи его послушались — рухнули рядом. Через них, перепрыгивая, а иногда и больно наступая, вспугнутым табуном проносились и другие пленные красноармейцы, и вооруженные гонведы. Некоторые по своей воле или, получив пулю, валились рядом. Голощапов, не потерявший силы духа и соображения при авианалете, которому уже пару раз ощутимо наступили на спину и больно зацепили подкованными армейскими ботинками ноги, осторожно приподнял голову и огляделся. Настя и Миша лежали рядом лицом вниз, старательно прикрывая затылки руками. Вокруг изрядно добавилось красноармейских и венгерских шинелей — не только до него дошло, что упасть на землю куда как безопаснее, чем своей бегущей фигурой привлекать внимание крылатых охотников. Некоторым везунчикам при этом посчастливилось занять редкие в этой части поля воронки от недавних боев.

Олег обратил внимание на лежащего немного впереди танкиста в пыльном черном комбинезоне и шлеме, лица было не разглядеть. Танкист внезапно зыркнул по сторонам, резко подобрался и, высоко не поднимаясь, неожиданно навалился на спину лежащему рядом в вытянутой, наверное, от двух клюнувших рядом снарядов воронке гонведу; несколько раз ударил его руками куда-то в область головы и принялся душить. Другие венгры, вроде бы этой преступной наглости не заметили, во всяком случае, никто в танкиста не стрелял и острый штык ему в наглую черную спину всаживать не спешил. Голощапов решил помочь товарищу, мимоходом подумав, что если бы это был пехотинец, а не собрат по броне, то еще неизвестно, стал ли бы он в это опасное дело ввязываться.