— Его вместе с группой раненых привели, когда первый бой затих. У него на спине длинная неглубокая рана, я видела, — борозда, похоже, от пули или, может, осколка. Ему ее наша доктор, Ирина Николаевна, обработала.
— А куда моего Голощапова угнали не знаешь?
— Нет, — помотала головой Настя. Не знаю. Нам еще в деревне, возле сарая, говорили, что поведут куда-то на запад на строительство оборонительных рубежей. А что вообще вокруг происходит, товарищ капитан? Поясните. А то мы тут вообще ничего не знаем.
И капитан вкратце рассказал. Потом они вернулись к выстроившимся в одну шеренгу остальным пленным, перед которыми важно стоял, что-то записывая в уже у кого-то отнятый блокнот, Буров.
— Ну, что, товарищ лейтенант госбезопасности, подошел к нему Иванов. Шпионов еще не обнаружили?
— Представьте себе, товарищ капитан, — строго сузил глаза на широкоскулом лице особист, — не нашел. Все друг друга знают. Посторонних лиц среди пленных мной не обнаружено. Кто как в плен попал — тоже практически на виду происходило. И кто как себя в плену держал — тоже известно.
— А
— Да нет, капитан, — не стал кривить душой особист. — В сознании я был. В полном. Но без единого патрона остался. Ты мне можешь не верить, я не настаиваю. Но когда я решил застрелиться последним оставленным для себя патроном — мой ТТ выдал осечку. Или я в количестве выстрелов просчитался. До сих пор не знаю. Да это теперь и не важно. В рапорте я этот факт не утаю, ты не думай, — извещу свое непосредственное руководство. Пусть они решают, как со мной поступить. И еще я тебе хотел сказать, капитан… В общем, спасибо тебе. Мне старший сержант в двух словах рассказал, как ты, не дожидаясь их подхода, в одиночку, одной машиной, набросился на венгерский батальон. После моего к тебе, скажем так, довольно
— Я бы сказал, излишне предвзятого, — поправил Иванов.
— Хорошо, — послушно не стал спорить Буров. — Можно и так сказать: «предвзятого». Так вот. Ты был бы в полном праве вести себя по-другому. И никто бы тебя за это не осудил. Даже я сам. А ты повел себя, отбросив все былые обиды, как настоящий мужик. Я это оценил. Извини за прошлое.
— Да ладно, Буров, как тебя по армейской мерке? Тоже капитан? Верно? Я принимаю твои извинения. Свои люди. Сочтемся. Только ты впредь и к остальным по совести подходи. Не высматривай в каждом поступке только плохую сторону. На войне всяко бывает: то союзник врагом оказывается, то отступить полезнее, чем на назначенном рубеже без толку погибнуть. Ты мне лучше скажи, из всей группы, что с тобой тогда ехала, вот только эти несколько раненых и выжили?
— Не знаю, — пожал плечами особист. — Может, еще кто-то в плен попал, но ранен не был, и его венгры куда-то в другое место отогнали.
— Ладно, как там твоя рана на спине? Ты своим ходом идти сможешь?
— Смогу.
— Тогда бери себе под команду наших бывших пленных, вооружи их, в том числе и женщин, чем-нибудь из трофейного оружия и давай к мотострелкам возвращаться. С ними как-то поспокойнее будет. Да и дальше двигаться пора. Как ты там на шоссе вещал? «Героическое наступление»?
— Да ладно тебе. Не нужно меня больше в дерьмо носом макать. Я и сам уже достаточно в нем перемазался. А насчет остального — согласен. Только предлагаю тебе перед этим еще один небольшой вопрос решить. Мне рассказали, что среди венгерских солдат есть одна недостойная жить личность.
— Седоусый. Четвертый с правого фланга, — перебил, показывая свою осведомленность Иванов.
— Я вижу, ты в курсе, — кивнул Буров. — Я за то, чтобы его расстрелять прямо здесь. Но командир сейчас ты. Тебе решать.
— А ты на меня дело за самоуправство потом не заведешь? Шучу, шучу. Только давай без всяких там приговоров и прочего крючкотворства. Вызовем желающих из бывших пленных, и пускай они его сами и кончат. В назидательных, так сказать, целях.
Отомстить убийце вызвались два немолодых санитара, товарищи невезучего Елизарыча, и Настя. Куда ж без нее. Остальные освобожденные пленные просто смотрели. Седоусый венгр, все прекрасно понимая и не пытаясь разжалобить русских варваров, послушно стал у дерева, куда его подвели автоматчики, и свалился рыхлым кулем, получив две пули в грудь, а третью (от Насти) в глаз.