Сердце сильно забилось, затем замерло и словно ухнуло вниз, к пяткам. Хоакина медленно и с пугающей ясностью начинала понимать, что если она не пропустила какой-нибудь проход в стене, то ее ждет медленная и страшная смерть от жажды.

Она села, прислонившись к камню, облизнула пересохшие губы и постаралась успокоиться. Паника ― беспощадный враг, говорил дед Ривера. Необходимо отдохнуть и попытаться еще раз, тщательно ощупывая стены, вдоль которых она шла. Это займет больше времени, однако другого выхода все равно нет. Она должна выжить и покинуть Пасть Дьявола. А пока она будет идти по темному тоннелю, можно провести время с пользой и понять, как Габриэль заманил ее в ловушку и почему он убил своего благодетеля, дона Марсело.

Думалось плохо. С каждым шагом, когда рука не нащупывала в стене никакого прохода, рос страх. Однако кое-что Хоакина успела обдумать. Записку мог написать Фернандо и опоздать к месту встречи. Иначе как объяснить подпись? Получается, Габриэль неотрывно следил за сеньорой де Веласко, поджидал удобного момента напасть и дождался. Но с каких пор, и что подтолкнуло его на это? Что такого она узнала важного и могущего разоблачить его?

Хоакина остановилась перевести дух, а затем упорно двинулась дальше. Нет, Габриэль не следил за ней долгое время, она или Фернандо заметили бы. А за последние пару суток она посетила контору Маркеса и Милагрос. Вероятно, там что-то узнала, и убийца почувствовал себя в опасности. И, как в случае с Мендисабалем и Антонио Санчесом, нанес удар. Или же его сообщник, колдун вуду, бокор седьмой ступени. Потому что если бы Габриэль действовал в одиночку, то некому было сорвать ритуал посмертного свидетельствования. Но откуда жалкий бестолковый, по словам инспектора Эспиносы, садовник мог знать бокора и чем заплатил ему? «Не доработали, сеньор полицейский, ― тихо вслух сказала Хоакина. ― Упустили что-то важное».

И Милагрос. Знала ли она, что Габриэль убил ее дорогого хозяина? Юрист Маркес рассказал о странной женщине, а кухарка отмолчалась. Зато Хоакина сделала вид, что сама все знает, и память вот-вот вернется. И если кто-то, кроме Милагрос услышал ее… Хоакина замерла. Окно. Открытое окно и звук садовых ножниц. Конечно же! Габриэль был где-то рядом. А потом ему оставалось только дождаться, пока любопытная сеньора де Веласко выйдет из дома. Хотелось застонать от собственной глупости и бессилия и стукнуть рукой по каменной стене. Что она и сделала, ойкнув от боли. Немного отдышалась и продолжила путь.

Когда прошла еще одна вечность, Хоакина без сил опустилась на камни рядом со своей шляпкой и закрыла глаза. Это казалось невозможным, но отсюда не было выхода. Неужели действительно здесь действовали потусторонние силы? Или же паника поглотила ее, и она не в силах мыслить разумно?

Хоакина вспомнила, что Фернандо говорил о ядовитых газах, и принюхалась, не открывая глаз. Воздух был спертым и сыроватым, но не пах ничем подозрительным. Фернандо! Он наверняка ищет ее. Хоакина так резко села, что закружилась голова. И что с ним будет, если он найдет ее труп спустя долгое время? Что бы почувствовала она на его месте?

Мысль всколыхнула целую гамму чувств и эмоций, которые одни за другим сменяли друг друга и привели к тому, что Хоакина не выдержала и расплакалась. Внезапно ей послышался шорох рядом, и она испуганно вскинула голову, вытирая слезы. Вокруг было пусто, только звук, прошелестев по камням, ушел куда-то в сторону тоннеля. Показалось? Или тут что-то есть?

Хоакина встала на ноги и выпрямилась. Ну уж нет. Она не умрет просто так, сжавшись на земле в комочек от бессилия и орошая камни слезами. Если она не может выбраться сама, то будет кричать, пока не иссякнут последние силы, в надежде, что кто-то услышит ее. Даже не кричать, а громко петь.

Она шмыгнула носом, откинула с лица растрепавшиеся волосы и затянула арию Хуаны, мелодию которой играл на органе отец Абель. Затем она перешла на арию Рохелио, потом снова вернулась к Хуане и собиралась пропеть все, что помнила из «Недолговечного счастья», как вдруг почувствовала, что за спиной кто-то стоит.

Она резко обернулась и увидела нечто похожее на человека в оборванной одежде, напоминающей военную форму. С полуразложившегося лица на нее смотрели горящие, как угли, глаза. Чудовище протянуло к ней руку с остатками плоти, Хоакина вскрикнула и потеряла сознание, на этот раз от ужаса.

Второй раз приходить в себя оказалось еще неприятнее. Видимо, падая, она ударилась, потому что левый бок и рука сильно ныли. Но это было сущим пустяком по сравнению с тем, что рядом все еще находилось страшное существо. Оно стояло на том же месте и не двигалось. Хоакина попыталась отползти, привстала на левом локте, ощутила резкую боль, вскрикнула и сразу же застыла от непривычного ощущения.

Она помнила. Она помнила все. И как наступила на ногу Фернандо, который вызвал у нее сильное любопытство, и как они танцевали фандаго на ежегодном Большом Балу в Аройя де Оро, и ей казалось, что они кружатся в ярком пламени, горящим только для них одних. И вместе с воспоминаниями всколыхнулись чувства к Фернандо, такие же яркие, как и два года назад. Картинки из прошлого быстро сменяли одна другую. Вот он сделал ей предложение после премьеры новой заграничной труппы. Вот они сбежали на прогулку у реки, чтобы поцеловаться в укромном уголке. Вот Хоакина представила молодого человека семье как своего жениха, и дедушка Ривера после его ухода бросил свое «колониальная деревенщина». А позже в беседе с глазу на глаз сказал, что боится за нее, что остров Коста-Лунес опасное место, как и весь Акулий залив.

Что ж, в чем-то он оказался прав. Внучка успела влезть в дело об убийстве и теперь попала в смертельную ловушку. Хоакина была так ошеломлена хлынувшими бурным потоком воспоминаниями, что почти забыла о страшном существе, пристально смотрящим на нее.

— Алонсо? ― пронесся по пещере тихий голос. ― Команданте Ривера. Вернулись?

Изумленная Хоакина захлопала глазами и завертела головой. Но кроме них двоих здесь никого не было.

Она собралась с силами и смело посмотрела на то, что когда-то существовало как человек. Оно действительно было одето в почти истлевшую военную форму, знакомую ей по старым портретам. Такую носили во времена отмены рабства и еще лет двадцать после этого события.

— Алонсо Ривера мой дедушка, ― сказала Хоакина, пытаясь сесть.

— Но глаза… Дедушка? ― прошептало существо, и в нечеловеческом голосе послышались живые нотки. ― Сколько же лет?

— Сколько лет прошло? Не знаю. Смотря откуда считать.