– В этом городке есть еще небольшой отель "Коннетабль".
Альберт дождался такси, заехал на всякий случай и в "Коннетабль", но и там про Жан-Пьера не слышали. А накануне вечером останавливалась только пожилая пара, проездом, но они уже уехали.
Когда Альберт заходил на кухню, Крушаль через двор шел в свое крыло. Видимо, он что-то забыл в машине.
– Альберт! – окликнул агент. – Я обратил внимание, что вы все-время говорите "мы". А с кем вы теперь путешествуете? Сначала были англичане, потом монахи, а теперь кто?
– А теперь циркачи, – грустно ответил Альберт.
Лицо Крушаля медленно расплылось в улыбке, словно он услышал забавную, трогательную, но очень наивную фразу ребенка.
– Вот уж от них бы я советовал держаться подальше. В целях безопасности. Это сейчас актеры в почете. В гораздо большем почете, чем военные и политики. А тогда были изгоями. И если вы еще в этом не убедились, то…
– Я знаю, ведь я историк.
– Лучше бы вы держались монахов.
– За теми монахами инквизиция гналась, – сказал Альберт.
Крушаль крякнул и, открывая дверь, бросил:
– Ничего не скажешь, умеете вы выбирать компаньонов. Альберт, это просто смешно.
– Да. Я не перестаю улыбаться. Но считаю, что с попутчиками мне везет.
Историк поднялся к себе, зажег свечи и долго мерил шагами комнату. Сначала он обдумал исчезновение отшельника и решил, что на всякий случай надо будет наведаться к дому на дереве. Альберт достал ключ от домика и взвесил его в руке. Конечно, Андре мог увезти отшельника в другой город, но зачем? И почему тогда так уверенно была названа "Обитель"? А если с Жан-Пьером что-то сделали? И кто? Андре, безусловно, действует по распоряжению управляющего, про которого отшельник что-то знает. Естественно, Андре на вопрос о Жан-Пьере ничего не расскажет, а Филипп попросту отмахнется. А ведь разгадка была так близко…
5
Бродячие артисты встают рано, да и не разнежишься особо на таком холоде: под утро кончик носа у Альберта совсем замерз. Но мучаться с доспехами не требовалось, и в чем спал, в том Альберт и сел на коня. Костер не разводили, потому что наесться все собирались в Туре. Историк ехал впереди, часто останавливаясь и дожидаясь в тумане медленно ползущую труппу. Он стал уже прикидывать: не лучше ли оторваться и самому быстрее доскакать до Тура, но в одном из фургонов была Бланка, и хотелось пройти ворота вместе. Но уже за воротами предстояло обязательно попрощаться, оставив бродячих артистов развлекать публику, и гнать к монастырю.
Раньше, чем показался Тур, северный ветер донес до обоза звон колоколов. Стены же Тура показались ему самыми внушительными, по сравнению с Сомюром и Брессюиром. Настолько внушительными, что они, как в бесконечности, терялись по сторонам в тумане, который никак не хотел развеиваться. А перед воротами даже пришлось дождаться очереди, чтобы заехать в город, хотя это были, без сомнения, не единственные ворота.
Альберт так свыкся с ролью бретонца, что даже перестал беспокоиться о том, что он все-таки английский капитан. Приходилось порой одергивать себя, потому что средневековый мир особенно тесен, и кто знает, сколько обиженных людей запомнили капитана в лицо. Но куколя, в котором так удобно прятать лицо, больше не было, пришлось посильнее натянуть на голову капюшон.
Стражники так увлеклись артистами, с которых за проезд в город потребовали развлечений и фокусов, что на Альберта никто даже не обратил внимания. Он спокойно проехал под аркой ворот и остановился неподалеку, не спеша слезать с лошади. Хотелось дождаться, пока артисты закончат короткое выступление и въедут в город: следовало попрощаться с Бланкой.
Тем временем к воротам начал стекаться народ: всем хотелось посмотреть на бесплатное представление. В мастерской по соседству перестал стучать молот, и на улицу вышел кузнец – его лоснящиеся голые плечи под лямками прожженного фартука подернулись на холоде парком. Он зачерпнул из бочки воды и жадно напился, подтверждая присказку "жарко, как в оружейной мастерской", а затем направился смотреть на жонглеров, подбрасывающих оловянные тарелки.