- У меня ничего нет. Вы не найдете…
Один из карателей указывает на статую:
- Да ладно?! Это же сама… - И, спохватившись, замолкает, похоже, испугавшись назвать имя. Все понимают, чье именно.
- Это заказ. Манна Су, мельникова жена, с Тристановой улицы, сходите, сами спросите…
Йергена прерывают новым жестоким ударом. От звука у меня самой все сжимается. Теперь я закрываю Габи еще и глаза.
- Заткнись! Нам известно, чем ты занимаешься. На тебя донесли.
- Девочек… Пошадите…
Сквозь строй ног я вижу как возится Йерген, пытаясь подняться. Потом тяжелый, обитый железом сапог опускается эльфу на правую руку. Тот заходится в булькающем звуке. По моим щекам текут слезы.
- Рабынь забирайте. - Рявкает тот, который с пучком. - И к описи пора приступать.
Каратели кажутся мне непомерно огромными. Не люди, черные глыбы металла и кожи. Я прижимаю Габи крепче к себе, стискиваю ее маленькие, хрупкие ручки. Сморщив личико, сестренка захлебывается рыданиями. Огромные капли слез бегут по щекам.
Один из карателей наступает на оброненный кусочек лепешки. В этот момент я понимаю, что ничто, ничто в моей жизни больше не будет как прежде.
Гордиан 1
Я взвешиваю в руке меч. Утром тренировочная деревяшка казалась тростинкой, но сейчас почти полдень. Нижняя рубаха промокла от пота, противно прилипла к мышцам груди и пояснице. Я запыхался, дышу словно загнанный конь. И, как он, топочу и воняю. Возможно, на мне даже есть клочья пены.
Я бы мог рявкнуть: «Все, расходимся, на сегодня достаточно!» Но этого они не дождутся. По крайней мере, не сейчас. Потому что я чувствую себя живым только здесь, на посыпанной песком тренировочной площадке. Единственное место в Арглтоне, да что там, во всем Восьмигорье, где до сих пор есть ощущение жизни.
Жаль, что нельзя было остаться в хлопающей парусами, насквозь пропахшей соленым ветром портовой Герре…
Получаю удар плашмя по виску. Щадящий, но звук впечатляющий. Словно две колоды сошлись.
- Что это с вами? - Сквозь гул в ушах различаю скрипучий голос маршала Торда. «Арбузного маршала», как мы его с братом когда-то прозвали. Торд был моложе, но его крепкий живот выдавался вперед точно также.
«Этот живот имеет характер», - заметил бы мастер Семиуст.
- Задумался малость. - Сплевываю на песок. В глазах, наконец, проясняется.
Торд фыркает в седые усы: