— Согласен. Ну, возможно, ещё вон тот, в синей рубахе — глаза умные, молчит и стоит в сторонке, а остальные реально статисты.

— На том и порешили. Ты, Егор, не бери греха на душу, так подстрахуй — я сам сработаю. Прости меня, Господи, грешного, — Юрий Андреевич поднял глаза к потолку, снова перекрестился, а потом в его руке возник небольшой браунинг, и первую пулю в плечо получил мужик, державший в опущенной руке старый потёртый револьвер. С такого расстояния Юрий Андреевич не промахнулся ни разу. Егор тоже быстро выхватил из кобуры на щиколотке такой же пистолет, но стрелять уже было не в кого. Граф Белов уложился в считаные секунды. На полу, зажимая простреленные конечности руками, корчились и выли от боли незадачливые шантажисты.

— Давай их из храма вытянем, а то как-то перед светлыми ликами не с руки будет, — предложил Юрий Андреевич и, быстро обыскав деда, ухватил его за шиворот и поволок к выходу. Тот пробовал верещать и упираться, но, получив пинок ногой в бок, унялся и позволил вытащить себя на улицу. Егор быстро обыскал остальных раненых, отшвыривая в дальний угол найденное оружие, а затем, недолго думая, простимулировав ближайшего таким же пинком под рёбра, заставил всех подняться и проковылять к выходу, оставляя за собой тонкие кровавые следы.

На улице дед с клеймом на лбу, несмотря на довольно бледный вид, выглядел гордо и несгибаемо.

— Ты, старый пёс, лучше колись по-хорошему, а то, когда начну кишки на забор мотать, уже поздно будет, — увещевал его Юрий Андреевич, ловко вертя в пальцах узкий метательный нож.

— А ты сумеешь? — хмуро поинтересовался старый каторжник.

— Можешь даже не сомневаться. Три минуты — и ты соловьём запоёшь, только потом тебя разве что добить останется…

— Меня и не такие пугали, а я, видишь, до сих пор живой…

— Это временное явление, — успокоил его Юрий Андреевич. — Давай уже, дед, не испытывай моё терпение, некогда сейчас…

— Да пошёл ты…

Юрий Андреевич наступил ногой на простреленное колено, и дед сразу же заорал на всю улицу, но крик быстро пресекся, и каторжник откинулся назад без сознания.

Граф Белов хладнокровно ощупал ему шею, сплюнул на землю и признал:

— Соскочил, гнида. Сердечко, видать, совсем слабое… Ну ничего — вон у нас их сколько… — Юрий Андреевич обвёл нехорошим взглядом притихших подранков, выбирая себе потенциальную жертву, и остановился на мужике со шрамом. — Ну чё, рванина, будешь себя на прочность испытывать или каяться начнёшь?

Здоровенный мужик сверкнул на него глазами и промолчал.

— Нет, так дело не пойдёт. Некогда с тобой в гляделки играть. Я тебя, падла, сейчас мелкими кусочками строгать буду! Егор, присматривай за остальными — они от этого зрелища сейчас мигом в ад на земле уверуют…

Егор тут же припомнил виденную когда-то сцену допроса пленного эсэсовца и поспешил отвернуться. За спиной раздался нечеловеческий крик боли, быстро перешедший в высокий, пронзительный вой.

— Говори, сука! — Егор с трудом узнал в этом зверином рычании голос Юрия Андреевича.

Разом побледневшие пленники не отрываясь смотрели ему за спину. Видимо, мучитель дал своей жертве передышку, и тот, пользуясь возникшей паузой, тут же заголосил на всю округу, перемежая грязную брань с именами каких-то святых и самого Господа.

— Не богохульствуй, паскуда, — раздался глухой звук удара, и крик мгновенно прервался.

— Вот так-то лучше, а теперь коротко и чётко: где она и сколько там ваших. Или я за тебя, падла, сейчас всерьёз возьмусь… Ты ещё не знаешь, какой я придумщик ловкий да изобретательный!