Подобная ситуация портила настроение, приглушала кураж. А главное, порождала смуту. Наступало время, типичное для российской истории: время раскола… Энергичный и авторитарный директор Серега Цветков начал ходить по клубу с кавказскими четками и связкой ключей – верный знак ущемленного честолюбия и недовольства судьбой. Вообще-то он был одаренный журналист-природовед и издатель, но… вот, четки и ключи, понимаете. За время многолетнего пребывания в начальниках у меня с Поповым накопился ряд претензий к Цветкову. Особенно по поводу непрозрачности бухгалтерии и взаимоотношений со съемщиками наших пяти комнат. Цветков сколотил оппозицию из нескольких человек, у троих из них также завелись четки. Начались взаимные упреки и, порой, неприличные скандалы. Один довел до нервного срыва нашу коллегу Нину Катерли. Ее пригласили в Варшаву на конгресс ПЕНа как гостью. Попов и я – за, Цветков отказал: нет денег, он собирается купить новые стулья, хотя и старые нас вполне устраивали. Поднялась буза…

Вскоре после Международного конгресса в Хельсинки многие участники изъявили желание посетить именно Петербург, что переполнило чашу терпения москвичей. Не слишком ли возомнили провинциалы?! Завели у себя «президентов», когда в Москве, в Русском ПЕНе, и так уже есть президент! Хватит с них директора и просто председателя…

Очередное отчетно-выборное собрание Питерского ПЕНа по накалу страстей напоминало давнее собрание Союза писателей. С единственным, как мне казалось, отличием: общим желанием сохранить единство. Приехавшее из Москвы высокое начальство, видимо, закрывать Питерский ПЕН не собиралось, а вот указать на свое место не мешало. Ибо «Богу – богово, кесарю – кесарево. Пенову – пеново», ясно?! Так ведь и мы с Поповым не против – не наша вина, что нас выделяет заграница, черт возьми! Что мы оказались на пути честолюбивых помыслов наших московских коллег. Так сложилось! Но если для «восстановления порядка» требуется собрание, пожалуйста, мы не против. Кстати, появление на собрании высокого начальства было неожиданным. С чего это оно нагрянуло? И без предупреждения, как сотрудники ОБХСС, кто им успел «стукнуть»? Ведь решили сами решить вопрос, без давления… Тем не менее на широком подоконнике у стола директора, за плотной занавеской, в тазу, прятались бутерброды в окружении нескольких бутылок с шампанским. Это в наше-то время, когда полки продуктовых магазинов были пусты, как ладонь…

Надо отдать должное Сереге Цветкову, в отличие от нас, благодушных, он провел перед собранием определенную подготовку. Людей с «четками в руках» поддерживали и те, кто был заинтересован в сохранении добрых отношений с его издательством «Блиц». К моему огорчению, среди них оказался и мой давний друг, известный писатель-маринист. Кроме того, Цветков обзвонил по телефону многих инертных коллег и заручился согласием передоверить ему «свой голос» при голосовании. Эта порочная практика погони за кворумом, увы, укоренилась в нашей общественной жизни, искажая истинное положение дела…

Шумное «перетягивание каната» на собрании закончилось перевесом в два голоса в пользу директора. Мы с Валерием Поповым сложили полномочия и покинули зал под победные выстрелы пробок от шампанского за спиной… Спустя год такие же выстрелы извещали об изгнании Сереги Цветкова с пятого этажа дома № 3 по Думской линии. Новый председатель Питерского ПЕНа ученый-германист и бывший политический сиделец Константин Азадовский оказался более решителен и принципиален, нары выковывают характер. Но это уже другая история…

Оглядываясь в прошлое, вспоминаю конец девяностых… В разговоре по телефону со своей бывшей женой Леной я получил указание привезти в Америку пишущую машинку с русским шрифтом. «Зачем – узнаешь после приезда. Превышение веса багажа не имеет значения, на худой конец – доплати. И лекарства для мамы не забудь…» Противиться я не стал, оробел, как-никак, буду жить в ее квартире…

Доплачивать не пришлось. Разрешенный к полету вес допускал два чемодана по двадцать два килограмма, а пишущая машинка «Любава» тянула лишь на четырнадцать кило.

Едва я миновал паспортный контроль аэропорта, как увидел свою бывшую жену. В броском канареечного цвета костюме она резко выделялась в толпе встречающих. Невысокого роста, с какой-то уютной, округлой фигуркой, она неизменно привлекала внимание ворохом смоляных волос над чуть выпуклым лбом и громким располагающим смехом. Она и сейчас смеялась. «Привез?! – вопросила она в порыве первых объятий и радостно меня затормошила. – Какой молодец, дай я тебя поцелую».

Пятнадцатиэтажный дом 730 по Нью-Арк-авеню городка Джерси-Сити в штате Нью-Джерси встретил меня так, словно я только вернулся из корейской овощной лавчонки, что за углом, на Кеннеди бульваре… «Как дела? – вопросил какой-то паренек, пропуская нас в прозрачный вестибюль к лифту, и выскочил на улицу. Также, безответно, механически вопросили и какие-то две индуски в сари, покидая лифт… «О, Илья?! – воскликнул Боря Супер – коротконогий и широкоплечий эмигрант из Москвы. – Давно приехал? Как там дела? Ничего, здесь тебя подкормят… Вам на одиннадцатый, мне на пятый. Еще поговорим!» – Боря вышел из лифта. «Редкий мудак, – вслед проговорила Лена. – Разошелся с женой, а обедать все бегает». – «Точно как я», – усмехнувшись, подумал я…

Обед был великолепен, теща постаралась. Мешок привезенных лекарств – корвалол, валидол, валокардин – и прочих из стандартного российского набора она унесет через коридор в свою квартиру и поставит на полку, где еще хранились лекарства с прошлых моих визитов…

Мы сидели за столом прежней семейной компанией, не хватало только дочки. Ириша жила в Калифорнии, но обещала прилететь через неделю.

После изумительного бульона с «мацеболами», этими круглыми шариками из мацы, перед вторым – гусь в клюквенном соусе – теща не выдержала и затронула старую тем у.

– Дурак! Что ты сидишь в той стране идиотов?! Чего ты ждешь? Новых погромов? – начала она. – Ты умный парень… Никто в Америке не пропадает. Возьми Сережку Довлатова. Он часто здесь крутится, приходит к Райке Вайль с седьмого этажа… Живет же, а ты что, хуже? Сколько ты получил с «Нового русского слова» за ту сказку про Израиль? Две тысячи долларов? Так ты же мог с одного Брайтона иметь неплохие деньги…

Я хрустел вкусной гусиной поджаркой и думал: не треснуть ли по башке эту толстую корову, бывшую тещу. Время ее не исправляет – была стерва, своим отъездом загнавшая в могилу мужа, милейшего Григория Израилевича, стерва и осталась.

– Ну мама! – вступила Лена. – Перестань, опять заладила!

– Что «перестань»?! – взъярилась теща. – Человек пропадает! Вернулся бы сюда, вы бы сошлись и жили как люди. У вас такая дочка! – ворочаясь грузным телом, теща вылезла из-за стола. – Не могу больше, противно! Уйду к себе… Дурак, как был, так и остался.

Прихватив пакет с лекарствами, теща вышла, хлопнув дверью. В комнате сразу стало просторней.

– Фуф! – вздохнул я. – Ничего не меняется.

– Она рассчитывала, что я устрою здесь свою жизнь, – подхватила Лена. – А ничего не получается. Вот и злится… Не обращай внимания.

– Так зачем я пер сюда пишущую машинку? – не выдержал я.