– Чем наведет – то усами? – хмыкнул сын, переливая из тарелки в ложку остатки моего борща, протягивая пустую, – плесни еще, мама.

– А сам за кого голосовать собрался? – не выдержал я, проводив, комом скопившейся голодной слюны, вторую тарелку борща, поставленную перед сыном.

5

– Я – то, – пробурчал тот, пережевывая, откушенные сразу полбуханки хлеба, – я за «Чтошку», голосовать буду.

– Я чего – то про такого не слышал? – удивился я.

–А поумнее других будет, – глухо ответил сын, уминая вторые полбуханки, запивая ее остатками борща, – вопрос задает, а ответа не ждет. Знает, что не дождется.

– А я за Ксюху, – прилетела из комнаты дочь, фанатка « домов второго употребления». Как выберется, всех своих из «домов» к себе подтянет. На красной площади тусоваться будем.

– Ты, погоди. Она же Крым не признает? – воскликнул я от негодования.

– Папа, ну какой Крым, когда Кремль на горизонте, – схватила дочка со стола кусок хлеба и убежала.

– А сам-то за кого? – спрашивает жена, – даже тарелки борща за ответ, не предлагая.

И вот опять. Кто меня за язык дернул. Нет, чтобы промолчать, ведь и так сижу весь голодный. Разве убыло бы от меня? Так нет же, вскочил со стула – голодный, злой, взъерошенный, и как Ленин с броневика, ржавеющего у Финляндского вокзала, начал кричать на всю квартиру,

– Я целиком поддерживаю курс, проложенный нашим Президентом и правительством! Я за стабильность в экономике, за рост благосостояния трудящихся и увеличения пенсий. За крепкий суверенитет и независимую внешнюю политику, в которой…

На этих словах, для меня все закончилось. И стабильность в виде питания, и суверенитет в виде трехкомнатной квартиры.

Теперь вот в гараж шлепаю, так сказать, последний оплот суверенитета.

Открыл дверь. Освещение, калорифер врубил. Пока время есть, обустройством быта занялся. Резиновую лодку накачал. Руками помял, проверил. Поупруже нашего домашнего матраса будет, хотя тот, как эскадра таких лодок стоит. Разлегся на ней, она у меня, с надувным дном, никакого хруста. Благодать, немножко потрясешься, будто на волнах качаешься. Покачался, спел «Врагу не сдается, наш гордый Варяг» для усиления душевной стойкости, и веры в стабильность.

Сходил снегу набрал, в минуту на «трехсотой» растает. В кессоне баночку нашел, с брусникой пятилетней. Чайку попил, лицо всполоснул и на работу собрался, смена с двенадцати.

К диспетчеру зашел, путевку взять, а она меня прямо с порога,– в кабинет Вась – Васича, быстро беги, – и смотрит как-то жалостливо. От встречи вчерашней еще не отошла, подумал я.

Постучал, как положено, в директорский кабинет, ногами по «велком» пошаркал, это надпись на коврике такая. Русским языком, уже говорить лень, не то, что писать. В нем слова длинные приятные, а тут «велком» и думай, что хочешь.

Открыл дверь, а там заседание в полном разгаре. Василий Васильевич со вчерашними гостями сидят за столом. На столе среди раскиданных бумаг, как островки в белом море, стоят тарелки с едой, и два «маяка» в виде бутылок «Пепси-колы».

– Заходи, заходи, – подскочил ко мне Вась-Вась, крепко пожимаю руку, – мы тут, видишь ли, еще со вчерашнего собрания не разошлись, стратегию предстоящих выборов вырабатываем, – объяснил он, мне с неслабым алкогольным выхлопом.