И тут в свете прожектора мелькнул он… торпедный катер… и то, с какой скоростью он проскочил этот луч света, испугало адмирала Того не на шутку. И было чего испугаться. Торпедные катера типа «Беда» были доставлены по железной дороге до Порт-Артура, а уже оттуда БДК в своих десантных доках их перевезли в Сасебо. То есть, скрытно. Их разработку, кстати, тоже не светили. Поэтому для всех участников со стороны Объединенного флота они оказались совершенно непредсказуемым сюрпризом.
Узкий, хищный корпус длиной 18 метров. Открытая рубка, прикрытая лишь остекленной наклонной панелью обтекателя. Две трубы торпедных аппаратов по бортам. А за ней – странная конструкция – треугольная стойка с передними подкосами. На стойке – два воздушных винта о четырех лопастях, соосных, крутящихся в разные стороны. Привод на них осуществлялся цепной передачей через редуктор от паровой турбины. А сама паровая турбина питалась паром от двух компактных водотрубных котлов высокого давления, использовавших, как и «паровики» дирижабля вместо воды аммиак. Отопление котлов производилось бензином, вдуваемый в котел через форсунки с большим количеством воздуха. Для чего имелся топливный насос, воздушный компрессор и вспомогательный пусковой бензиновый мотор, позволяющий быстро прогревать котел и выводить его на рабочее давление в самые сжатые сроки.
Почему воздушный винт, а не гребной? Потому что требовалось добиться максимальной скорости, что на гребных винтах для столь малых кораблей не удавалось никак. Вон, на «Турбинии» в оригинальном 1897 году были вынуждены поставить целую пригоршню винтов на каждый вал, чтобы выжать 34 узла. Императору этой скорости было мало. И у отечественных конструкторов возникла проблема. С водометами пока дело обстояло тухло, поэтому пришлось остановиться на воздушном винте, как самом простом и удобном решении для столь компактной конструкции.
Вот эти торпедные катера и шли… нет, неслись на японские и английские корабли. Глиссируя и подвывая воздушными винтами. Шестьдесят два – шестьдесят три узла! Это было просто невероятно для тех лет! Вжух! И проскочила эта «рыбка» луч прожектора. Даже дернуться толком никто не успел.
Трубы торпедных аппаратов были расположены у катеров не в диаметральной плоскости, а отклонены наружу. Чтобы не догнать собственную торпеду. Пум. Пум. Пум. Пум. Начали срабатывать эти «раскляченные» двустволки, выбрасывая сжатым воздухом торпеды в сторону кораблей противника. Почти в упор. С пары кабельтовых. Или даже меньше. Благо, что на такой скорости они проскакивали это расстояние удивительно быстро.
Англичане и японцы стреляли. Из всего чего могли. Даже из винтовок. Но практически безрезультатно. Катера попадали в видимость всего на несколько секунд. И снова пропадали во тьме. Особенно не развернешься. Разве что винтовками да 37-мм пушками Гочкиса, что были с плечевым упором и могли очень быстро наводиться. Но узнать, удалось куда-то попасть или нет оставалось невозможным. Темнота скрывала все…
Взрывы торпед поднимали столбы воды, ставя жирную точку в этой войне. Это был конец. Объединенный флот и так понес очень тяжелые потери в ходе дневной перестрелки. Ночной налет эсминцев усиливал трагедию. Эти же торпедоносцы… они выступали контрольным выстрелом в голову.
И, осознав это, Хейхатиро Того вдруг стало легко и просто. Он улыбнулся и, пригласив с собой своего адъютанта – доверенного и заслуживающего уважения человека из старого самурайского рода, отправился в кают-компанию. Адмирал понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Что это – конец. Что это – финиш. И флоту, и ему. Даже если, по какой-то странной случайности, адмирал сможет пережить эту бойню, он все равно будет трупом. Политическим трупом. Позором и болью своей страны. Он умер. Уже умер. Просто его тело еще странному недоразумению пока дышит. Кодекс бусидо в это плане был неумолим. Ведь если самурай проиграл сражение и ему грозит смерть, то ему надлежит торжественно произнести свое имя и умереть улыбаясь, без позорной спешки.
Но ничего вы получилось…
Когда Хейхатиро Того выходил с мостика, в его «Асахи» попала торпеда и его знатно тряхнуло. Достаточно для того, чтобы адмирал сильно ударился головой и потерял сознание. Это его и спасло. Потому что моряки броненосца, поняв трагичность ситуации, бросились спасать две самые ценные вещи, что были на их корабле: портрет Тенно и раненого адмирала…
Утром же с севера, обходя береговую линию острова Кюсю, вышел русский Тихоокеанский флот. Он и не думал заходить на стоянку в Сасебо. Эссен просто выдернул оттуда корабли обеспечения и встал с ними в обнимку в заливе Карацу. Николай Оттович не был уверен в своей затее с ловушкой. Поэтому просто перестраховывался. В крайнем случае утром Объединенный флот можно было запереть в заливе и, дождавшись, пока у него кончится уголь, вынудить сдаться. Или добить. Но добивать тут было некого.
Торпедные катера старались кинуть по одной торпеде на каждый корабль, стремясь лишить его хода. А потом, вернувшись в порт на перезарядку, ближе к утру повторили атаку. Так что перед глазами фон Эссена раскинулась удивительная картина – этакое «кладбище домашних животных». Англичане и японцы, спасаясь от гибели, просто старались выброситься на отмель или на берег. Кто-то не смог и теперь он либо полностью ушел под воду, либо торчал оттуда верхушками надстроек.
— Запросить у «Василевса» численность, — чуть подумав, распорядился Николай Оттович. — Ему сверху должно быть лучше видно утонувших. Глубины-то здесь небольшие. Такие туши не прозевать.
— Так это что, все, что ли? — удивился командир корабля.
— Что «все»?
— Кончились, что ли, противники?
— Выходит, что так, — кивнул Эссен. — Сколько вчера утопло под огнем нам известно. Сколько эсминцы ночью торпедировали – тоже. Осталось пересчитать этих и сравнить с тем, сколько было всего. Если сойдется, то и хорошо. Если нет, нужно у разведки запросить – чего там осталось у них и где они стоят.
— Как-то это все… — начал было говорить командир корабля и замолчал, не зная, какие слова подобрать.
— Легко?
— Да. Наверное, легко. Я ожидал от англичан большего. А оказалось, что японцы выступили лучше. Вон, Степана Осиповича даже немного потрепали.