Что касается ассистированного самоубийства, то для него требуется согласие двух врачей. Главное условие – пациент должен быть неизлечимо болен и близок к смерти. Я верю, что доктор М. из гематологии и доктор С. из отделения паллиативной медицины не откажутся помочь мне в последние недели моей жизни. Я с удивлением узнаю, что смерть будет вызвана глотанием большого количества таблеток, а не инъекцией или даже одной таблеткой.
Что ж, пока я относительно спокойна. После десяти месяцев мучений я испытываю облегчение, зная, что моим страданиям скоро наступит конец. Странным образом я чувствую, что сполна «расплатилась» за все грехи и проступки, совершенные мной в течение жизни. Религиозная концепция высшего суда и награды после смерти трансформировалась в моем сознании в свой светский эквивалент: мне кажется, что я уже достаточно страдала физически. И кто знает, что ждет меня, прежде чем я поцелую Ирва в последний раз?
Глава 15. Прощай, химиотерапия – и надежда
Я с ужасом ждал того дня, когда мы должны будем встретиться с доктором М. и обсудить прекращение лечения. Доктор М. принимает нас в назначенный час и отвечает на все наши многочисленные вопросы – подробно и терпеливо. Я спрашиваю, почему Мэрилин не отреагировала на лечение: у стольких наших знакомых и знакомых наших знакомых была множественная миелома, но они жили с ней годами, даже десятилетиями. Ее глаза наполняются печалью; она отвечает, что медицина не знает, почему одни пациенты не реагируют на лечение, а у других, как у Мэрилин, развиваются такие побочные эффекты, что продолжение терапии становится невозможным.
Мэрилин – женщина не из робкого десятка; она тут же подключается к обсуждению и спрашивает в лоб: «Сколько у меня времени? Как долго мне осталось жить?»
Я потрясен и в глубине души сочувствую доктору М. – сейчас мне бы не хотелось оказаться на ее месте. Впрочем, этот вопрос, кажется, ее ни капли не смущает. Он отвечает прямо: «Точно сказать нельзя, но я предполагаю, что около одного-двух месяцев».
У меня перехватывает дыхание. У нас обоих: мы-то надеялись, что у нас есть от трех до шести месяцев! Странно, как тревога искажает восприятие. Я настолько ошарашен, что мой разум самовольно переключает передачи, и я начинаю задаваться вопросом, как часто доктору М. приходится отвечать на подобные вопросы. Я смотрю на нее: передо мной сидит привлекательная, обходительная, чуткая женщина. Надеюсь, ей есть с кем поговорить о том стрессе, которому она подвергается каждый день. Я поражаюсь гибкости своей психики, пытающейся меня защитить: стоило мне услышать слова «один-два месяца», как я тут же переключил внимание на что-то другое и начал размышлять о чувствах врача. Мой разум беспомощно мечется от одного к другому: мысль, что моя Мэрилин может прожить не больше месяца, невыносима.
Сама Мэрилин кажется невозмутимой. Она обсуждает с доктором М. ассистированное самоубийство, а затем интересуется, согласится ли та быть одним из двух врачей, которые должны подписать разрешение. Я окончательно выбит из колеи. Я не могу мыслить связно. Я узнаю, что она собирается умереть, проглотив таблетки, и это меня сильно беспокоит. Я всегда думал, что это происходит через внутривенную инъекцию. Если я могу без труда проглотить целую горсть таблеток, то Мэрилин может проглотить только одну таблетку за раз, да и то приложив к этому сознательное усилие. Что будет, когда придет время? Я представляю, как толку таблетки в ступке и делаю из порошка эмульсию; она подносит эмульсию к губам, но это слишком ужасно, и образы расплываются.
По моим щекам текут слезы. Я всегда заботился о Мэрилин – когда мы познакомились семьдесят четыре года назад, она была метр пятьдесят ростом и весила 45 килограммов. Я представляю, как вручаю ей смертельные таблетки и она запихивает их в рот, одну за другой. Усилием воли я выкидываю эту ужасную сцену из головы, но на смену ей тут же приходят другие образы: я вижу, как Мэрилин стоит на сцене и произносит прощальную речь – сначала в одной школе, в которой мы вместе учились, потом в другой. Я был больше и сильнее, я был причастен к миру науки и всегда, всегда заботился о ней, всегда защищал ее и оберегал. И все же сейчас я с содроганием воображаю, как держу целую горсть этих убивающих пилюль и протягиваю их ей одну за другой.
На следующий день я просыпаюсь в 5 утра. «Неужели ты не понимаешь, – говорю я себе, – что смерть – это не будущее. Это наше настоящее: Мэрилин
Глава 16. От паллиативной медицины к хоспису
Доктор М. больше ничем не может помочь Мэрилин и отправляет ее к специалистам по паллиативной помощи – отрасли медицины, которая фокусируется исключительно на уменьшении боли и создании максимально комфортных условий для пациентов. Я, Мэрилин и наша дочь Ив долго беседуем с доктором С., внимательной и ласковой женщиной, которая заведует отделением паллиативной помощи Стэнфордского медицинского центра. Она изучает историю болезни, проводит медицинский осмотр и выписывает лекарства от постоянной тошноты, кожных высыпаний и крайней усталости.
Мэрилин терпеливо отвечает на все ее вопросы, но вскоре возвращается к главенствующей в ее сознании теме: ассистированному самоубийству. Доктор С. обстоятельно и доброжелательно отвечает на все вопросы, но ясно дает понять, что не одобряет этот шаг. Она подчеркивает, что ее работа – следить за тем, чтобы пациенты не страдали и безболезненно умерли по естественным причинам.
Более того, доктор С. замечает, что ассистированное самоубийство – сложная процедура, требующая кучи «бумажек». Она сообщает нам, что смерть наступает от приема смертельных пилюль, которые больной должен проглотить самостоятельно: врач не имеет права помогать пациенту принять эти пилюли. Когда я упоминаю, что Мэрилин испытывает проблемы с глотанием, доктор С. говорит, что таблетки можно измельчить в ступке и смешать с напитком. Впрочем, она признает, что у нее очень мало опыта в таких вопросах: она присутствовала только при одной ассистированной смерти.
Мэрилин, однако, настаивает и спрашивает доктора С., согласится ли она быть одним из двух врачей, которые подпишут разрешение. Доктор С. глубоко вздыхает и колеблется. Наконец она соглашается, но выражает надежду, что в этом не будет необходимости. Затем она поднимает вопрос о хосписе. Она объясняет, что персонал хосписа будет регулярно приходить к нам домой и следить за тем, чтобы Мэрилин было не больно. Она обещает связаться с двумя ближайшими хосписами: каждый пришлет своего сотрудника, который подробно расскажет о доступных услугах. После этого мы сможем выбрать один из двух.
Оба представителя хосписа, которые приезжают к нам домой, хорошо информированы и очень внимательны. Как выбрать между ними? Мэрилин узнает, что муж ее близкой подруги наблюдается в хосписе «Mission» и очень доволен. Поэтому мы выбираем его. Вскоре нас навещают медсестра и социальный работник, а через два дня – доктор П., врач хосписа. Он проводит с нами полтора часа и производит на нас хорошее впечатление. Я считаю его одним из самых заботливых и сочувствующих врачей на свете и втайне надеюсь, что в свое время он позаботится и обо мне.
Примерно через пятнадцать минут после приезда доктора П. Мэрилин не может сдержаться и снова поднимает вопрос об ассистированном самоубийстве. Ответ доктора П. поразительно отличается от всех, с которыми мы сталкивались ранее: он очень симпатизирует этой идее, хотя и предпочитает термин «ассистированная смерть». Он заверяет Мэрилин, что, когда придет время, он будет рядом и сам приготовит эмульсию из таблеток, которую она сможет выпить через соломинку. Он говорит нам, что принимал участие в более сотни ассистированных смертей и полностью согласен с таким выбором, если пациент испытывает сильные боли и не может надеяться на выздоровление.
Его слова оказывают успокаивающее действие на Мэрилин – на нас обоих, – но в то же время делают ее смерть более реальной.