Глава 11

В первые недели выставки Художник за завтраком часто делился отзывами, которые мы получали. Мы с мисс Ангус сгорали от нетерпения, желая узнать, как принята выставка, в то время как мистер Ангус непоколебимо скрывался за собственными газетами. Было очевидно, что Художник надеялся получить от отца больший отклик, поэтому читал лучшие отрывки из отзывов вслух. Он был особенно польщен обзором в «Иллюстрированных лондонских новостях» и зачитал нам те выдержки, которые счел наиболее заслуживавшими внимания, прежде чем раскрыть, что иллюстрация на самом деле представляла собой меня, изображенного совсем не так, как на портрете его руки. В «Новостях» я выглядел очень представительно в своем костюме, с тонкими чертами лица и, судя по другим изображениям, которые я видел, почти индейской внешностью. Мой же образ, так давно запечатленный Художником на берегу Те Вангануи-а-Тары, изображал большеглазого юношу с открытым лицом, закутанного в плащ. Я не мог сказать, какое сходство было правдивее. Сама статья была очень хвалебной:

«Живописные виды Новой Зеландии чрезвычайно красивы, и их автор, похоже, изучил эту страну лучше, чем любой другой английский художник. Сюжеты подобраны удачно, будь то бурлящий вулкан в центре острова или безмятежный вечер в Заливе Островов. Резные дома туземцев изображены самым подробным образом и поражают нас своим сходством с резьбой древних мексиканцев и жителей Юкатана… Есть также несколько портретов новозеландских красавиц, причем осанкой и одеждой некоторые из них напоминают европеек.

Но живая достопримечательность выставки – это юноша из Новой Зеландии, около пятнадцати лет от роду, бегло говорящий по-английски и чрезвычайно разумный. Он вызвал немалый интерес среди ученых».

Приятно, когда твой интеллект признается одним из самых популярных изданий города. Прочие обзоры были также хвалебны, и Художник, не спеша и с некоторой торжественностью, зачитал каждый.

«Экспозиция состоит из поистине прекрасных зарисовок очень необычных и красивых пейзажей. Работа художника выдает его мастерство как рисовальщика. С ней соседствуют атмосферность и сила выражения, а также тот необходимый «эффект», который сама Природа создает солнцем и тенью… Художник – молодой человек, чье неподдельное рвение к своему искусству убедительно демонстрируется в количестве и превосходстве работ, украшающих стены галереи…

На другом портрете изображен Джеймс Понеке, юноша, чье подлинное происхождение – подтвержденный генеалогический казус: около одиннадцати лет назад его отец, вождь, был побежден и съеден одним из вождей-соперников. Сам Джеймс во плоти также присутствует в зале и в разговоре проявляет себя очень умным парнем, хорошо говорящим по-английски».

Газетам нравилось упоминать мое высокое происхождение и то, что мой отец был съеден. Каким-то образом история, появившаяся на свет в результате моего представления в первый день выставки, закрепилась, и вот был результат. Я подозревал, что Художник сам поделился ею с публикой, потому что она вызывала небывалый интерес. Каждый раз, когда я видел повторение своей истории, я знал, что расплачиваюсь за свою непомерную гордость и самоуверенность. Мне это не нравилось, но винить, кроме себя, было некого.

«Помимо картин, заполнивших около двухсот рам, Художник привез домой небольшое собрание редкостей: местное оружие, утварь, одежду, образцы резьбы и модели каноэ, образчики птиц, минералов и прочего, которые полностью заполняют один из самых больших залов Египетского павильона».

Прочитав свои любимые отрывки, Художник передавал газеты нам, и мы читали дальнейшие подробности, так как некоторые из них занимали больше одной колонки. И тогда я видел те части, которые Художник оставлял без внимания, в которых не хвалилась его работа, а рассматривались те люди, которых он изучал:

«Как австралийские, так и новозеландские виды поражают своеобразным характером… Вождь Раупараха и его наместник обладают чрезвычайно примечательными лицами, свирепыми, но настоящего европейского строения: очертания лица слегка вогнуты, черты четкие, нос выступает над лицом – с горбинкой и, если так можно сказать, искусно обтесанным кончиком, губы тонкие. Эти характеристики прямо противоположны характеристикам типичных новозеландских лиц, которые, хотя и намного превосходят лица негров, отличаются плоским носом и толстыми губами, и отличаются как от европейских, так и от африканских лиц вогнутым лицевым контуром. Контраст между Раупарахой, к примеру, и обычным новозеландским лицом настолько велик, что это различие словно указывает на двойственное и раздельное происхождение жителей страны».

Иногда мне казалось, будто я не знал, что читаю; не думаю, что я вообще что-нибудь в этом понимал.

Когда мне наскучивали Павильон со своими требованиями и строгость домашнего этикета семейства Ангусов, я рвался гулять по улицам с Билли и Генри. Они были мне кузенами, которых у меня никогда не было. Мне следовало бы быть осмотрительнее, ведь мои привязанности столько раз прерывались жизненными обстоятельствами, но я знал, что Билли – настоящий мой брат по духу, а Генри была самой чистой душой, какую мне доводилось встречать, несмотря на ее показную мужескую удаль. На самом деле я считал, что она намного ближе к мисс Ангус, чем можно было бы предположить по ее внешнему виду. Сама мисс Ангус была ко мне неизменно добра, но она была привязана к дому и принятым в нем правилам приличия, как того требовало ее положение. Я видел в ней это: маленькие вспышки энтузиазма, свидетельствовавшие об остром уме и стремлении к большей свободе, чем дозволяла ее ситуация; но чтобы вырваться за пределы отведенных ей ролей, потребовалась бы незаурядная жесткость характера. У Генри был этот стержень, и ее положение так или иначе требовало его иметь.

Я виделся с друзьями через день или два, и пока они показывали мне свои любимые места, где можно было поесть, выпить, спеть или спрятаться от окружающих, мне мало-помалу становились известны их жизненные подробности, и мое восхищение ими постоянно росло. К тому времени они уже поняли, что могло произвести на меня впечатление. Несмотря на мою любовь ко всему интеллектуальному и благопристойному, именно громкое и броское действительно наполнило меня восторгом: механические и движущиеся картинки, фокусы воображения. Панорама Колизея была только началом; мы исследовали Диораму, Космораму, Паноптикум. Иногда случались представления с участием актеров или со световыми фокусами, которые происходили на фоне великолепных изображений городов со странными названиями вроде Тимбукту или Константинополь. В «Лавке чудес мистера Шрусбери» мы увидели нечто настолько похожее на привидение, что меня вогнало в дрожь. Неужели то были настоящие призраки? Мне не верилось, чтобы люди издавали такие потусторонние звуки или изобрели способ сделать изображения такими жизнеподобными и при этом прозрачными. Я не мог избавиться от мысли, что мои умершие предки могут найти меня здесь, так далеко от дома.

Когда мы вернулись в «Джордж», Билли стал подтрунивать над тем, как меня встревожило представление.