Дедовщина — не только результат издержек армейских порядков и воспитания личного состава. В ней своеобразно проявилось ухудшение нравственного здоровья нашего общества и его неотъемлемой части — молодежи. К этому добавлю, что в воинский организм были привнесены извне элементы нравов и взаимоотношений, характерных для уголовного мира.

В чем же суть дедовщины? Молодой человек, призванный на действительную службу в армию, нередко встречал в подразделении две категории солдат. Одни — всегда веселые, сытые, довольные, мало делающие, командующие такими же солдатами, как и они. Другие — тихие, забитые, туго затянутые ремнями, постоянно работающие, трепещущие при одном только слове старослужащего. Первые языком казармы именовались «дедами», а вторые — «сынами».

Молодому солдату казармой постоянно внушался культ «деда». Его убеждали, что «дед» — это солдат, прошедший сквозь огонь, воду и медные трубы. Раньше он был точно таким же «сыном» и с честью вынес все истязания. Теперь, обеспечив себе положение «деда», приобрел право больше и лучше кушать, не вставать по подъему, не ходить на физзарядку, получал и другие привилегии.

«Сыну» навязывалась мысль, что он со временем тоже станет «дедом», у него, молодого, вся служба еще впереди. Только надо дождаться своего дня, и тебе «сыны» будут делать всё, что ты захочешь. Главное — не противиться своей участи, не продавать «дедов», дорожить честью. И многие «сыны», сжав зубы, терпели и унижались, лишь бы скорее отслужить год и, став «дедом», взять свое сполна. Подобная «эстафета» повторялась из призыва в призыв, из года в год, становилась в ряде частей и подразделении страшной нормой жизни.

«Деды» отбирали у молодых солдат деньги, личные вещи, заставляли стирать и гладить свое обмундирование, подшивать воротнички, убирать и работать за них. Ночью, поднимая молодых солдат, требовали громко объявлять, сколько дней осталось до «дембеля», читать стихи, прославляющие «дедов». Допускали и другие издевательства, унижающие человеческое достоинство.

Со стороны «дедов» имели место избиения новобранцев, иногда с трагическими последствиями. На моей памяти есть дикий случай, происшедший в танковом полку в городе Бернау. Молодого солдата, посланного командиром подразделения в баню предупредить об окончания помывки, встретили «деды» и решили, что он покушается на их привилегии, а поэтому зверски избили парня. Солдат потерял сознание, его выволокли из бани на улицу и стали обливать холодной водой. Не приходя в себя, он скончался. Командование части и военврач, пытаясь скрыть уголовное преступление, составили фиктивное заключение о смерти в результате сердечного приступа.

Военная контрразведка, получив информацию о случившемся в Бернау, добилась возвращения из Франкфурта гроба с телом скончавшегося, отправленного для захоронения в Советский Союз, и проведения медицинской экспертизы.

Эксперты подтвердили, что солдат стал жертвой избиения. Виновные в его смерти были привлечены к уголовной ответственности.

Моральный и физический гнет «дедов» доводил солдат послабее до самоубийств и побегов из частей. Подобным образом они выражали свой протест против произвола.

Со временем у дедовщины проявилась еще одна настораживающая сторона. Все больше и больше «деды» стали противостоять молодым солдатам, группируясь на земляческой и, что особенно опасно, национальной основе.

Самооправдание дедовщине ее казарменные сторонники искали в «философии», утверждающей, что «деды» — стержень воинской дисциплины, вынь его — и порядок в армии рухнет, подобно карточному домику.

Естественно, возникает вопрос: а где же были командиры всех рангов, неужели они не видели вопиющих безобразий дедовщины? Во-первых, надо иметь в виду, что многие части и соединения Советской армии зараза дедовщины не затронула. Во-вторых, в результате плохо поставленной воспитательной работы, слабого контроля за подчиненными многие офицеры не знали действительного положения в своих подразделениях. В-третьих, некоторые командиры не только не вели борьбы с дедовщиной, но и, как ни парадоксально, пытались опираться на нее в дисциплинарной практике.

Неуставные отношения, дедовщина — явление крайне чуждое для армии. Своей аморальностью оно подрывает ее устои и единство, насаждает в воинских коллективах групповщину, круговую поруку и национальную вражду, убивает в военнослужащих веру в силу закона, уставов и порядка, в целом разрушительно действует на боеготовность.

Дедовщина не может быть терпима в армии. Путь к ее искоренению лежит в поднятии авторитета солдата как личности. Солдат должен быть уверен, что в борьбе с дедовщиной его всегда поддержат и защитят. За любые оскорбления, тем более физические, виновные обязаны нести строгую ответственность по закону. Снять проблему дедовщины в армии, несомненно, помогут количественное сокращение и реорганизация войск, совершенствование воспитательной работы, пересмотр воинских уставов и другие реформы.

Летом 1959 года, когда я впервые прибыл в Группу войск, 18-й гвардейской армией командовал генерал-лейтенант Сергей Леонидович Соколов, а членом военного совета являлся генерал-майор Анатолий Иванович Беднягин.

К этому времени генерал Соколов уже имел большой жизненный и военный опыт. Он прошел крещение в боях у озера Хасан и испытание огнем Великой Отечественной войны. Многогранные командные и штабные навыки закрепил и обогатил учебой в бронетанковой академии Генерального штаба. Мне приходилось наблюдать его высокий профессионализм, детальное знание военного дела в ходе войсковых учений и штабных тренировок, в выступлениях на военном совете, во время заслушивания докладов подчиненных, при управлении всей жизнедеятельностью сложнейшего организма армии.

Ко мне генерал Соколов отнесся доброжелательно. Познакомил с обстановкой, состоянием войск, особенностями службы за границей. Помог влиться в коллектив, найти взаимопонимание с офицерами и генералами полевого управления. Я, в свою очередь, стремился показать, что у меня сугубо ведомственных интересов нет, они едины с интересами командования и направлены на обеспечение высокой боевой готовности частей и соединений армии. Таким образом, с первых недель мои отношения с Сергеем Леонидовичем обрели характер открытости, доверия и взаимного уважения. Для меня это было крайне важно, так как в войсках издавна повелось, что взаимоотношения командира и начальника контрразведки служат своеобразным ориентиром подчиненных.

Работоспособность, компетентность и энергия, жесткая требовательность и в то же время справедливое отношение к людям, забота о них вызывали глубокое уважение личного состава к генералу Соколову. Авторитет командарма способствовал созданию деловой и бесконфликтной обстановки в полевом управлении. Ветераны армии и поныне вспоминают добрым словом Форст-Цинну, службу тех лет и командарма 18-й гвардейской.

Осенью 1959 года во время пребывания на Маг-дебургском полигоне из мотострелкового полка 7-й танковой дивизии дезертировал солдат Сарнит. Принятые к его розыску меры результатов не дали. Ставшие известными обстоятельства побега и близость границы ФРГ вызывали серьезные опасения.

Я счел необходимым выехать на место розыска. Генерал Соколов мои действия одобрил.