–Не волнуйтесь, начитается до 4го класса и перестанет делать ошибки.

Сокращать уроки литературы – преступление против народа. Именно на них вырабатывается умение выражать мысли, формулировать понятия, складывается мировоззрение. Вы считаете, что классика устарела? Но, ведь, это те самые типичные ситуационные задачи в жизни! И язык. Перед тем, как писать статью, я открою пушкинскую прозу в любом месте и каждый раз убеждаюсь, что острое лезвие никуда просунуть нельзя. Такой стиль. Буквы лишней не найдете, не только слова. Так у меня получается разбег для письма. А нынешние школьники литературу ненавидят, знаю по своим студентам. Они косноязычны и безграмотны, потому и пишут истории болезни так, что пока до сути доберешься, все добрые пожелания изложишь, устно, в популярной форме. Вот в связи с реформами образования я и хочу рассказать, как нас учили.

В средних классах у нас были очень хорошие преподаватели русского языка и литературы: Александра Михайловна Кузнецова и Анна Михайловна Цвейбан. В 8 классе появилась Ида Геннадьевна Соколова. Прежде, чем вспоминать об ее уроках, следует рассказать о ней самой. Когда я вспоминаю Александру Ивановну и Иду Геннадьевну, всегда приходит на память понятие о главных людях, которые встретились на твоем жизненном пути и повлияли на его основное направление. Для меня они сыграли главную роль в детстве и юности. После них было еще два человека, которых я отношу к этой категории, но о них позже.

Родилась Ида (Зинаида) Геннадьевна в Чердыни, на самом Севере Пермского края, в семье мирового судьи. Она была ребенком от второго брака отца. Была младшая сестра Евгения. Старшие сестры всю жизнь были с ними в большой дружбе. Девочки окончили гимназию. И.Г. очень забавно рассказывала о тамошних нравах. Отношения были патриархальные. Во время экзаменов в дверь аудитории просовывалась бородатая голова швейцара, который заявлял:

–Ида! Там тебе Анисья (прислуга) пироги принесла! – за сим появлялся солидный узел с анонсированными пирогами.

В «медвежьем углу», по словам И.Г., культура в упадке не была. Общались там дети судьи с высланными студентами и революционной интеллигенцией, так что были в курсе всех последних достижений как науки, так и искусства, а заодно и политики.

Продолжили сестры образование в Петрограде: Ида – на Бестужевских курсах, Женя – в театральном училище на актерском и режиссерском отделениях. Обе вышли замуж, Ида – за ученого лесовода, Женя – за театрального деятеля по фамилии Россет. С мужем она разошлась, а фамилию оставила. Муж И.Г., Марцинкевич, был репрессирован и расстрелян в 1937году, вероятнее всего, за ту самую фамилию. Других аргументов в то время могло и не потребоваться. А И.Г. стала ЧСИР (член семьи изменника родины) вместе с сыном, беременная двойней, которую скинула. Их посадили в тюрьму, откуда старшим сестрам удалось каким-то чудом мальчика вызволить. И.Г. отправилась по этапу в Сибирь, как декабристка, только не к мужу, а в застенок. В журнале «Урал» были напечатаны воспоминания «зечки», которая шла вместе с ней, кажется, до Тобольска: она пишет, что было бы им значительно труднее перенести этот крестный путь, если бы не И.Г.Соколова, которая все время читала им стихи из русской и зарубежной классики, чем скрашивала дорогу и ободряла спутниц. Не знаю, когда ее освободили. Расспрашивать подробности я стеснялась, знаю только то, что рассказала она сама.

В Пермь И.Г. была эвакуирована в 1943г. и была направлена учителем литературы в школу. Тут случилась большая педагогическая конференция, где на сцену с выступлением вышла Александра Ивановна, после чего она неожиданно получила записку: «Санечка! Это ты? Ида». Интрига заключалась в том, что Александра Ивановна, учась в гимназии, жила на квартире у родителей Иды Геннадьевны, т.е. у судьи. Мы всегда знали, что А.И. – дочь крестьянина-бедняка из Чердынского уезда. Она была членом компартии и постоянно избиралась в пленумы горкома и обкома, стала кавалером ордена Ленина – самой высокой награды тех времен. Только недавно я сопоставила эти обстоятельства и еще раз пожалела нашу А.И. Всю жизнь ей приходилось думать: а что, если кто-то поймет, что крестьянской дочери никак не место было в гимназии, тем более на квартире высокого начальства. А недавно, в разговоре с ее двоюродной племянницей и моей подругой, Ольгой Николаевной Гординой, я получила подтверждение моей догадке. Отцом А.И. был владелец пароходства и лесопромышленник. Так и хочется вспомнить Ф.Г.Раневскую с ее автобиографией: «Я родилась в семье небогатого нефтепромышленника». А.И. немедленно забрала И.Г. в нашу школу, конечно, опять рискуя очень многим.

В 8м классе И.Г. начала преподавать нам литературу и русский язык. Вместе с ней к нам пришла ее сестра, Евгения Геннадьевна, профессиональный режиссер, которая сразу же организовала драмкружок. Он был полностью подчинен школьной программе. Пока мы проходили Крылова, проводился вечер с чтением басен и постановкой «Урока дочкам». Восьмые классы читали басни, старшие играли на сцене. То же было с Фонвизиным. В 9м классе был большой вечер на тему: «Образ русской женщины в русской классической литературе». Мне был поручен доклад. Не стоит думать, что И.Г. выдала литературу или какую-нибудь «рыбу». Я отправилась в областную (ныне пушкинскую) библиотеку и рылась там абсолютно самостоятельно в каталогах, пока не составила развернутый подробный план. И.Г. его просмотрела, мы внесли на полях пометки, что в каком месте будет прерываться драматическими действиями. А тем временем Е.Г. работала с нашими актерами. Были представлены сцена письма Татьяны Онегину, инсценировки из поэм «Мороз, Красный нос» и «Декабристки» Некрасова, сцена свидания Анны Карениной с сыном. Ее играла сама Е.Г. с их внучатым племянником. Читали стихи Пушкина, Некрасова, даже Апухтина тоже Евгения Геннадьевна прочла. Вечер получился на славу. А еще один вечер был посвящен Чехову. Там давали «Медведя» и «Юбилей». Не знаю, как бы оценили профессионалы, а мне и теперь кажется, что ребята играли просто здорово. Мне досталась роль Мерчуткиной в «Юбилее». Я представляла ее с удовольствием. Сначала мне хотелось играть какую-нибудь героиню, но наставники мои были людьми мудрыми и мои возможности оценили правильно. Если и были у меня какие-то данные, то достались они мне от мамы, а она была бы отменной характерной актрисой. Когда она рассказывала что-нибудь смешное, народ животы надрывал.

Во всяком случае, элементарная выучка в нашем кружке всю жизнь помогает мне в преподавательском и врачебном деле. Нас учили держаться на сцене, и я уже не повернусь на 360 градусов и не встану тылом к аудитории. Мне не придет в голову долдонить про себя во время лекции, тем более читать по бумажке. Нас учили «держать аудиторию». Часто с больными приходится влезать в их шкуру, а иногда разыгрывать целые сцены. Это касается и особо мнительных пациентов. Тут уже очень нужны лицедейские приемы, а они идут оттуда, из кружка.

Особое внимание уделяли обе наставницы культуре речи: ударения, интонации, фразировка. Поведение в обществе тоже внушалось ненавязчиво, но показательно. Я и теперь говорю (без малейшего, впрочем, эффекта) нашим молодым докторам об их дворовой привычке, войдя в помещение, совать всем подряд вялую, как оттаявшая рыба, руку. Кого-то, впридачу, забыл или не достал и врага себе нажил. Нет, чтобы просто сказать «здравствуйте». И вижу, как это показывает Е.Г. В обязательном порядке мы разыгрывали этюды.

Для развития умения читать и обдумывать прочитанное предлагалось делать инсценировки рассказов. Кроме того, давались и примеры критических разборов. Любое занятие кружка становилось для нас событием и обязательно несло полезную информацию.

Вне учебного плана Е.Г. ставила и большие спектакли. Самым запомнившимся был спектакль по пьесе М.Алигер «Зоя» о Зое Космодемьянской, где главную роль с большим успехом исполнила Ира Плешкова. Вскоре после этого в школу приезжала гастролировавшая по Союзу мать Зои и Шуры Космодемьянских. Мы удивились, что на вечер с ее участием не пришла И.Г. Она объяснила, что не хотела слушать женщину, которая зарабатывает на смерти своих детей. Уже заметили, что текст она шпарит наизусть, в положенных местах у нее дрожит голос. И выступает она уже не первый год, это у нее основной источник дохода. Тогда мы не все поняли. Позднее оказалось, что И.Г была во многом права и не одинока в своей оценке.

В 10м классе нас отстранили от постоянных занятий в кружке для подготовки к экзаменам, но мы продолжали туда ходить, и я еще сыграла Мисаила в сцене в корчме из «Бориса Годунова». В женской школе играть мужчин приходилось нам, но под предлогом нехватки артистов в кружок открыли доступ и нашим ребятам, Они с удовольствием почин поддержали. Так что возможность общения была использована на всю катушку. К нашим присоединились их новые одноклассники из 37й и 11й школ. Тут и зародился «Клуб молодых идиотов».

Уже без нас была поставлена «Бесприданница» Островского. В ней играли сын И.Г. и его будущая жена, студенты университета, их однокурсники, наши школьники в небольшом количестве. Это была уже серьезная работа, а нам она казалась просто замечательной. Тут нам доверили ассистенцию режиссеру, реквизит и грим, чему мы тоже подучились.

А уроки продолжались своим чередом. Еще в 8м классе И.Г. научила нас писать сложный план, конспект и тезисы, что абсолютно облегчило обучение в институте, тем более, что в школьную программу тогда входили статьи классиков марксизма-ленинизма. Они потом повторились в институте, поэтому студенты ко мне ходили за конспектами. При этом, учебник литературы, а тем более хрестоматию, мы в глаза не видели. Там не было Шиллера, Гете, Шекспира, не говоря о Есенине, за которого тогда исключали из комсомола, поэтов Серебряного века и многого другого, что нам было поднесено на университетском уровне. Мы все это читали. Вот поэтому приходилось записывать. Как же не тренировка перед вузом любого профиля? Мы туда пришли во всеоружии. Нас научили учиться. Недавно нашлись мои школьные конспекты, которые я считала потерянными. Какое же это было удовольствие – побывать снова в детстве! И с каким удивлением я обнаружила, что работы наши оказались довольно серьезными. Как вам понравится сочинение по «Фаусту»? Ведь мы же его читали! Я, кстати, написала его только на четверку. А за вполне приличное «произведение» о значении музыки в моей жизни мне вообще оценки И.Г. не поставила, обнаружив в нем синтаксические ошибки, и велела переписать. Спрос с меня был особенно крутой, за что отдельное спасибо – в моей специальности без аккуратности и ответственности делать нечего. Надо сказать, что эти черты были присущи преподавателям прежде всего. И.Г. проверяла наши многочисленные сочинения не сразу. Она приносила на урок два – три произведения, зато внимательно просмотренные, с заключением и рекомендациями. На весь класс уходило обычно 2 недели.

В 10 классе она вошла с книгой в руке и сказала:

– Сегодня мы начнем очень трудную тему. Я знаю, как вы относитесь к Маяковскому. Постараемся его понять.

И постаралась. Не сразу, но мы его приняли. Нам всегда много задавали наизусть. Выучили и Маяковского, ознакомились с его личностью, что, по-моему, важнейший способ понять поэзию. И расшаталась наша абсолютная косность, воспитанная на чистой классике, и появился коридор для дальнейшего постижения непривычного.

И.Г. по 9й класс вела и русский язык. Гоняла она нас нещадно, и тоже на высоком уровне. Помню, как она вызвала меня к доске и попросила написать слово «перипетии». Я и изобразила, подумавши о смысле, «перепетии». Она указала на ошибку. Я спросила: «а почему так?». «Не знаю. Но когда ты видишь трудное слово, просто запомни, как оно пишется» – ответила мне И.Г. Надо сказать, что в школе меня все время пробовали «на зуб». Почти каждый преподаватель обожал вызвать в четвертой четверти и спросить что-нибудь из первой. Как будто испытывал, настоящая я или нет. За это тоже спасибо – расслабиться не давали никогда. Даже в институте, когда я была на первом курсе, преподавательница органической химии сообщила мне, что наша бывшая школьная «химичка», перешедшая на кафедру биохимии, интересовалась, произвожу ли я впечатление отличницы. Ограждали нас от зазнайства, однако!