Естественно, это ставило в унизительное положение жену Мюррея (один историк напомнил, что она называла Юнга «грязным старикашкой»), но Мюррей отмахнулся от ее переживаний и поступил так, как советовал Юнг. Как и многих людей, заинтересовавшихся психологией, эта область привлекала Мюррея отчасти потому, что у него были свои скелеты в шкафу (помимо аморальной личной жизни он давно подсел на амфетамин), но и то, как Юнг разрешил его дилемму, произвело на него сильное впечатление. Психология показалась ему благородным занятием, способом помочь людям справляться со сложнейшими проблемами, и с этого момента Мюррей решил посвятить свою жизнь изучению работы человеческого мозга.
В последующие десятилетия Мюррей разрабатывал новый подход к психологии. В то время психология была разделена на два враждующих лагеря. В один входили психоаналитики типа Юнга, которые исследовали бескрайние мутные воды подсознательного. Однако многие ученые критически относились к психоаналитикам, и не без основания, за отсутствие научной строгости. Научная строгость, почти чрезмерная, присутствовала в другом лагере. Эти психологи нацеливались на отдельные участки сенсорной или нервной системы животных, применяли разные стимулы и замеряли их реакцию секундомером и электрическими устройствами. Их интересовали исключительно рефлексы и крысы, бегающие по лабиринтам, – все, кроме достоверных данных, считалось неубедительным. Мюррей ценил науку, оперирующую фактами, в конце концов, он же был биохимиком, но ему хотелось чего-то большего. Его очень увлекали особенности личности, ему хотелось изучать человека так, как это делают писатели-романисты – во всех его мелких подробностях. В итоге он отказался от Юнга как образца для подражания и обратился к Герману Мелвиллу, которого считал подлинным первооткрывателем подсознательного (пусть и для эффекта, но Мюррей, когда читал «Моби Дика», солидаризовался не с Измаилом или Квикегом, а с мегаломаном капитаном Ахавом). В итоге Мюррей принял компромиссное решение: он соединил литературный и фактологический подходы в изучении личности.
Разумеется, такой средний путь никого не удовлетворил, но материальное состояние Мюррея служило ему хорошей защитой от последствий репутации иконоборца. И вместо того чтобы бороться с обоими течениями, господствовавшими тогда в психологии, он использовал свои социальные связи, чтобы получить работу в Гарварде. Возмущенные коллеги позже отказали ему в пожизненном контракте, но университетское начальство вместо увольнения выделило ему собственное княжество – Гарвардскую психологическую клинику, на входной двери которой он нарисовал белого кита. Когда клинике не хватало финансирования, Мюррей просто доставал чековую книжку и покрывал расходы за свой счет.
Во время Второй мировой войны Мюррей также использовал свои социальные связи, чтобы получать ассигнования от Управления стратегических служб (УСС) – предшественника ЦРУ. Некоторые его работы выглядят весьма сомнительными по сегодняшним меркам. Один из проектов предполагал составление психологического портрета Адольфа Гитлера с целью предсказания его поведения во время войны и выбора способов воздействия на него. Мюррей представлял Гитлера как смесь «художника и гангстера» и «сочетание, скажем, лорда Байрона и Аль Капоне». Он даже рассуждал об эротических приключениях фюрера: «Ходят слухи, что в сексуальной жизни Гитлер ‹…› требует от женщин уникальных способностей, точный характер которых является государственной тайной». Такое суждение может, конечно, щекотать нервы, но не подтверждено никакими фактами.
Другая работа для УСС оказалась более полезной. Чтобы помочь агентству справиться с наплывом желающих устроиться на работу, Мюррей принял участие в разработке тестов, чтобы сортировать людей по типам и на этом основании определять, для какой деятельности они лучше подходят. Если вы когда-нибудь проходили личностный тест, вы знакомы с этой процедурой. Мюррей также участвовал в разработке системы для проверки способности претендентов лгать под сильным давлением, понимать слабости других людей и держаться на допросах. Иными словами, это была система поиска хороших шпионов.
Из всего, чем Мюррей занимался во время войны, особенно увлекала его работа по поиску потенциальных шпионов, в частности, отношения между допрашивающим и пленным, которые представляли собой настоящую драму. После войны он решил систематически заняться в Гарварде изучением ведения допросов. Так уж получилось, но преемник УСС, Центральное разведывательное управление (ЦРУ), вполне разделяло его увлеченность этой тематикой и видело в его работе способ получить преимущество в холодной войне.
Во всемирном сражении между коммунизмом и демократией к концу 1940-х годов казалось, что коммунизм близок к тому, чтобы сокрушить противника. Советский Союз во главе с Иосифом Сталиным завоевал всю Восточную Европу, а Мао Цзэдун захватил власть в самой густонаселенной стране мира – Китае. В Европе чуть было не вспыхнула война из-за Берлина; война разразилась в Азии из-за Кореи. Росту напряженности способствовала угроза применения ядерного оружия.
Но атомные бомбы, сколь угодно страшные, были все-таки внешней угрозой. Многих американцев гораздо больше пугала перспектива воздействия на сознание, страх, что коммунисты завоюют их души изнутри. Тысячи военнопленных в Корее подписывали показания, где «признавались» в преступлениях, которых никогда не совершали, например, в применении бактериологического оружия против войск противника. Точно так же во время показательных судебных процессов, которые устраивал Советский Союз в Восточной Европе, обвиняемые признавались в абсурдных деяниях, причем делали это, невнятно выговаривая слова и со стеклянным взглядом, словно зомби. Аналитики ЦРУ просматривали записи этих процессов и пришли к серьезному и вполне понятному выводу. Они решили, что коммунисты изобрели надежный способ промывания мозгов: психологическое сверхоружие, которое позволяет проникать в мозг людей и превращать их в «Маньчжурских кандидатов», готовых к исполнению зловещих приказов.
Честно говоря, коммунисты не обладали такой способностью. Они просто применяли пытки.
Иногда коммунистические следователи применяли технику «мягких» пыток типа помещения в карцер и лишения сна. Когда это не действовало, они или тупо избивали арестованных, или использовали «творческие методы» – например, делали инъекции препаратов, вызывающих судороги, или туго обматывали людей мокрыми простынями, которые, высыхая, сжимались и мучительно стискивали их. С точки зрения того, что нам известно о науке и психологии пыток, надо заметить, что все эти методы были, вероятно, бесполезными для получения разведывательных данных. Да тогда и не было подлинных научных исследований о том, как действуют пытки. Для такого исследования нужно набрать добровольцев, разделить их на две группы: одних пытать, чтобы они выдавали свои самые сокровенные тайны, а других допрашивать гуманными методами, а потом сопоставлять результаты. Даже по сравнению с другими случаями, описанными в этой книге, такое исследование было бы крайне неэтичным, а при отсутствии строгих данных невозможно сделать каких-то серьезных выводов об эффективности пыток. И до сих пор любые научные данные вызывают сомнения в их достоверности. Даже небольшой стресс искажает нашу способность вспоминать информацию, а мало что вызывает более глубокий стресс, чем пытки. Более того, исследования раз за разом показывают, что люди под давлением могут признаться в самых нелепых деяниях, просто чтобы избавиться от мучений. Как бы дико это ни выглядело со стороны, ложные признания происходят постоянно.
Если вам нужны достоверные сведения, для их получения существуют более эффективные способы, чем пытки[56]. Но, разумеется, советским и китайским коммунистам далеко не всегда была нужна достоверная информация; они часто добивались
К сожалению, эти тонкости проходили мимо аналитиков ЦРУ. Их страшно пугала возможность того, что у коммунистов появился психологический эквивалент атомной бомбы, который даст им решающий перевес в ходе холодной войны. Поэтому в 1953 году ЦРУ, чтобы сократить «разрыв в манипулировании сознанием», приняло программу срочных мер под названием «MK-ULTRA». «MK» означало, что проект находится в ведомстве технической службы ЦРУ, а «ULTRA», предположительно, отсылало к программе ULTRA периода Второй мировой войны, целью которой было взламывание немецких военных шифров. Намек заключался в том, что победа над Советским Союзом в этой области не менее важна для выживания демократического мира, чем победа над нацистскими танками и подводными лодками в те годы. Необходимо как можно быстрее разработать новые методы взламывания человеческого сознания и сделать с коммунистами то, что они собираются сделать с нами.
В рамках программы MK-ULTRA любые методы проникновения в мозг считались справедливыми. Хмурые, лишенные чувства юмора аналитики ЦРУ объединялись с гадалками и оккультистами, изучали гипноз, телепатию, ясновидение и прочее колдовство в призрачной надежде на то, что хоть что-нибудь из этого не полная чушь. MK-ULTRA сейчас более всего известна широкомасштабным применением ЛСД. Тогда полагали, что препарат может работать как «сыворотка правды» (в армии занимались тем же самым с применением ПХВ (фенциклидина) и мескалина). Надо признать, на первых порах агенты ЦРУ испытывали наркотик на себе. На вечеринках они подмешивали его коллегам в вино или в сигареты, а потом следовали за ними по городу, в то время как «подопытные» в полубезумном состоянии пугались «монстров» (на самом деле – проезжающих автомобилей), которые собираются их сожрать. Но не прошло много времени, как агенты начали пичкать им посторонних. Иногда для этого использовались обмазанные наркотиком трубочки для коктейлей; порой приглашали иллюзионистов, чтобы те научили их ловкости рук, чтобы иметь возможность подсыпать дурман в вино в барах и борделях. (Один особенно мерзкий агент содержал публичный дом в Сан-Франциско и наблюдал за занимающимися сексом парочками, наглотавшимися ЛСД, через полупрозрачное зеркало. При этом он сидел на унитазе в соседнем помещении с бокалом мартини.) Надо заметить, что ЛСД и до наших дней оставался бы не более чем лабораторным курьезом, если бы ЦРУ не столь широко его использовало. Это один из величайших комических парадоксов двадцатого века: пуританское, ультраконсервативное агентство ненамеренно дало толчок распространению связанного с наркотиками движения контркультуры 1960-х годов. Группа Grateful Dead в такой же степени дитя холодной войны, как и противорадиационные убежища.
Программа MK-ULTRA в итоге была свернута из-за отсутствия результатов, и очередной директор ЦРУ распорядился уничтожить все имеющие к ней отношение документы. В результате реальный масштаб программы остался неизвестен. Но в ней принимали участие как минимум 185 специалистов из 86 научных заведений, причем ЦРУ активно вербовала психологов, отличающихся невысокими стандартами нравственности. В одном из личных дел была запись: «Его этические нормы таковы, что он станет охотно сотрудничать».
Большая часть исследования, финансируемого ЦРУ, имела отношение к стрессу – определение причин стресса и стратегий, которые выбирают люди, чтобы с ним справиться. Само по себе такое исследование имело смысл: оно могло помочь людям по жизни справляться с напряжением и тревогами. Но ЦРУ вывернуло результаты наизнанку. Как только аналитики поняли, что является причиной стресса, они внезапно получили схему воздействия на военнопленных и шпионов с целью выуживания у них возможных тайн. Аналогичным образом представление о том, как человек справляется со стрессом, давало понимание, как подорвать эти механизмы сопротивления и усилить давление еще больше. В целом это была дьявольски умная комбинация: работу делали психологи, ЦРУ пожинало плоды.
В этот момент и совпали интересы Генри Мюррея и ЦРУ. Хочу пояснить: несмотря на множество спекуляций историков и любителей теории заговоров, надежных подтверждений тому, что Мюррей участвовал в программе MK-ULTRA или в других программах ЦРУ, не существует. Да, разумеется, огромное количество материалов уничтожено, и программа с самого начала была совершенно секретной, так что отсутствие документальных свидетельств ничего не доказывает. Мюррей, безусловно, разделял интерес ЦРУ к методике допросов. По этой теме он сотрудничал с предшественником агентства, и психолог контркультуры Тимоти Лири, коллега Мюррея по Гарварду, откровенно говорил, что Мюррей руководил экспериментами по промыванию мозгов, которые военные делали для УСС. Так что если даже Мюррей не получил от ЦРУ ни цента, он находился в этой среде и мысленно был ей близок.
Можно сказать, что мотивы заинтересованности методикой допросов у Мюррея были даже более темными и циничными, чем у ЦРУ. Как бы ни ошибались аналитики ЦРУ, они искренне верили, что с помощью пыток могут научиться добывать полезную информацию ради спасения мира. Мюррей, несомненно, с радостью был готов помогать им, но прежде всего ему хотелось доводить людей до озверения и наблюдать, что за этим последует. У него была гипотеза, согласно которой нападение на фундаментальные ценности человека и демонстрация их полной бессмысленности может дезориентировать и сломить его, после чего человек станет восприимчив к психологическим манипуляциям. Для этого осенью 1959 года Мюррей начал исследование по психологическому воздействию на, как он говорил, «одаренных студентов», таких как Тед Качинский.
Если правительство США во время холодной войны злоупотребляло наукой, то будет только справедливо заметить, что Советский Союз занимался тем же самым, хотя и другими способами. Вместо того чтобы изучать методы промывания мозгов (они знали, что это чепуха), Советы использовали психологию для дискредитации политических активистов и изолировали их безо всякого суда.
Система работала таким образом. Как только КГБ задерживало диссидента – то есть человека, который выступал за гражданские права, или религиозные свободы, или против насилия власти, – агенты тащили его или ее в психиатрическую клинику. В руководстве некоторых таких заведений состояли сотрудники КГБ; штатные психиатры послушно диагностировали у диссидентов психическое расстройство и запирали их в четырех стенах. Самым распространенным диагнозом была «вялотекущая шизофрения», мифическая, слабо проявляющаяся форма шизофрении, симптомами которой считались «мания реформ», «борьба за правду», «упорство» и, неожиданно, «тяга к абстракционизму или сюрреализму». С точки зрения КГБ объявление диссидентов умалишенными давало определенные преимущества. Власти могли избегать судебных процессов, на которых могли открыться неприятные тайны. На диссидентов ставилось клеймо психически больных, и тот же ярлык автоматически присваивался их сторонникам. С 1950-х по 1980-е годы тысячи людей исчезли в советском психиатрическом ГУЛАГе, где их часто накачивали наркотиками, чтобы держать в состоянии покорности.
Надо признать, некоторые русские психиатры обрекали людей на пребывание в психушках из милосердия: если бы потенциальных пациентов не признали невменяемыми, их бы наверняка ждала казнь. Но большинство психиатров с энтузиазмом поддерживали КГБ. Вместо клятвы Гиппократа врачи в Советском Союзе сначала приносили особую клятву на верность Коммунистической партии и относились к этой клятве серьезно. Как выразился один из них, врачи в те годы «знали, когда отложить в сторону стетоскоп и взяться за пистолет». Им также внушили представление о том, что Советский Союз – рай для трудящихся, самое великое государство в мировой истории. Отрицание этого являлось ipso facto признаком психического расстройства – кто, кроме сумасшедших, может выступать против рая? Некоторых советских психиатров чрезвычайно огорчил приход к власти Михаила Горбачева, который, на их взгляд, был явным шизофреником. В конце концов, разве не Горбачев призывал к политическим реформам? Разве не он бесконечно разглагольствовал о правах человека? Только после краха Советского Союза они осознали, насколько перекошенными были их взгляды.