Книги
Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое
Парочка выглядела как эстрадный дуэт, комические противоположности. Один – худой, подтянутый, с залысиной, в очках. Он был за рулем старенького синего бьюика, в котором по дороге все время что-то позвякивало. Когда он подъехал к оговоренному месту встречи в городке Санта-Фе, из тени под стеной церкви вышел его напарник, приземистый пухлый толстячок, и плюхнулся на пассажирское сиденье. Машина тотчас же рванула с места и направилась к окраине города, а затем – в горы.
Был теплый сентябрьский вечер 1945 года. Машина остановилась. Двое мужчин, не выходя из салона, болтали как старые друзья, поглядывая на огни города, раскинувшегося внизу. Постепенно в пустыне стало прохладнее, и они вернулись в Санта-Фе. Перед тем как расстаться, худощавый передал пассажиру пакет с бумагами. Они обменялись рукопожатиями, пообещали друг другу встретиться снова, хотя каждый понимал, что, скорее всего, они больше не увидятся никогда в жизни.
Машина, по-прежнему позвякивая, укатила, а толстячок потащился на автостанцию. Из-за плоскостопия он немного переваливался на ходу и все время вертел головой, вглядываясь в лица прохожих. На автовокзале он сел на скамью и попытался читать книгу – роман «Большие ожидания». Но все его мысли были прикованы к пакету с бумагами, который он не выпускал из рук. При этом он не переставал осматриваться, опасаясь, что за ним могут следить. У него были все основания нервничать. Он был советским шпионом, а в пакете находились чертежи атомной бомбы.
Он доехал на автобусе до Альбукерке, оттуда самолетом отправился в Канзас-Сити и добрался до железнодорожного вокзала. Там он обратил внимание на пожилую женщину с мальчиком, вероятно, внуком, которой никак не удавалось затащить в вагон свой багаж. Все проходили мимо, а он остановился, помог занести сумки и устроиться. К сожалению, доброе дело лишило его шанса найти себе место, и толстячок до самого Чикаго просидел на своем саквояже.
Наконец, спустя очень и очень много часов, обусловленных вынужденными задержками, он оказался в Нью-Йорке, но слишком поздно, чтобы успеть на рандеву с советским связником. Это был сокрушительный удар: резервная дата встречи только через две недели, и все это время ему придется носить пакет с собой: еще две недели паранойи. Но дисциплина для него была важнее всего. Четырнадцать дней он не выпускал пакет из виду, даже ходил с ним в магазин за продуктами. Единственным местом, где он чувствовал себя в безопасности все эти дни, была его химическая лаборатория.
Как только он вернулся к своим экспериментам, стресс от шпионской операции немного спал. Можно было забыться среди реторт и пробирок, слегка расслабиться. Когда через две недели удалось наконец передать чертежи атомной бомбы, он снова полностью погрузился в лабораторные исследования, чтобы избавиться от мыслей о проделанной работе. Кто-то пьет, чтобы забыть о проблемах. Гарри Голд занимался химией.
Сегодня Голд больше всего известен как шпион и курьер. Он получил десятки секретных документов от двуличного физика, участника Манхэттенского проекта – худощавого, подтянутого Клауса Фукса – и передал их агентам советской разведки. Затем, когда ФБР наконец раскрыло Голда, его показания способствовали отправке на электрический стул Юлиуса и Этель Розенберг. Но если бы кто-нибудь спросил Голда, кем он сам себя считает, он ответил бы просто: я – химик.
К шпионажу Голда подтолкнули преданность науке и ряд жизненных неудач. Он рос в опасном районе на юге Филадельфии, где его еврейская семья страдала от дискриминации. Уличная шпана швыряла камни в окна домов евреев, порой избивала невысокого худенького Гарри, когда он возвращался домой из библиотеки.
Его отцу Самсону, столяру на фабрике фонографов, приходилось еще хуже. Рабочие крали у Самсона его стамески, заливали инструменты клеем. Босс испытывал к нему особую неприязнь и однажды рявкнул: «Ты, сукин сын, я заставлю тебя уволиться!» Затем он снял всех рабочих со сборочного конвейера, оставив одного Самсона, и заставил его в одиночку шлифовать все деревянные ящики. Самсону приходилось работать в лихорадочном темпе, и Гарри запомнил, как отец приходил домой с кровоточащими пальцами. Юный Голд восхищался, что его «старик» никогда не жаловался и не сдавался.
Но в 1931 году Самсон все-таки уволился, что поставило юношу в тяжелое положение. Подростком Гарри стал работать в научной лаборатории местной пенсильванской сахарной компании. Он начал с того, что мыл плевательницы и стеклянную посуду, но уже через шесть месяцев получил должность лабораторного ассистента. Работа ему нравилась, и он начал посещать занятия для подготовки к получению ученой степени по химии. Но когда отец потерял работу, пришлось бросить школу и перейти на полную ставку в компанию «Пенн Шугар», чтобы поддерживать семью. К сожалению, на это время пришелся разгар Великой депрессии. В декабре 1932 года компания уволила Голда, и перед его семьей возникла реальная угроза расстаться со своим домом.
Химик и атомный шпион Гарри Голд (с разрешения U.S. National Archives and Records Administration).
Прошло несколько тяжелых месяцев, пока приятель Том Блэк не подыскал ему работу на мыльной фабрике в Нью-Джерси за 30 долларов в неделю – по тем временам неплохие деньги. Голд был ему безумно благодарен. Но все оказалось не так просто. Блэк был ярым коммунистом и настаивал, чтобы Голд ходил с ним на их собрания.
В политическом смысле Голд склонялся к левым, но коммунисты, с которыми он познакомился, вызывали у него отвращение. Они проводили занудные собрания, которые порой затягивались до четырех часов утра, в помещениях, увешанных рисунками с изображениями жирных плутократов, восседающих на горах монет с сигарами в зубах. Он называл их «презренной богемой, разглагольствующей о свободной любви ‹…› лентяями, которые не будут работать ни при каком экономическом строе ‹…› пустозвонами». Через несколько месяцев «Пенн Шугар» восстановила Голда на работе, он покинул Джерси и отказался посещать какие-либо собрания.
Но Блэк продолжал преследовать Голда и уговаривал вступить в коммунистическую партию. В конце концов, чтобы отвязаться, Голд согласился на компромисс. Блэк объяснял, что Советский Союз стремится к созданию собственной индустриальной базы и повышению уровня жизни людей. Лучший способ это сделать – использовать научные достижения, но американские фирмы скупятся на выдачу технологических лицензий за границу. Не мог бы Голд стибрить несколько производственных секретов?
Голд колебался. Компания «Пенн Шугар» была к нему добра – не многие фирмы дадут возможность мойщику плевательниц стать ассистентом химика. Фирма также имела несколько дочерних компаний в различных отраслях химической промышленности, а это означало, что он со временем сможет работать почти в любой интересующей его области. Однако уговоры Блэка затронули его. Голд жаждал стать спасителем голодающих советских народных масс – людей таких же, как его семья. Передавая производственные секреты, говорил себе Голд, он просто будет способствовать распространению сведений и идей, что необходимо для технического прогресса. Советские агенты также изображали науку как интернациональное братство, находящееся выше таких низменных понятий, как государственные границы и политическая борьба. Долг ученых – улучшать жизнь во всем мире, и если американские фирмы слишком жадные, чтобы легально делиться технологиями, то он, Голд, должен украсть их[50].
Другой мотив для занятия шпионажем был более личного характера – антисемитизм. В то время только Советский Союз противостоял нацистской Германии, в которой процветал пещерный антисемитизм. Из этого противостояния Голд сделал вывод, что Советский Союз – единственная страна в мире, где к евреям относятся как к равным. Эта страна – не только враг нацистов, но и друг евреев всего мира. На самом деле в СССР господствовали такие же антиеврейские настроения, как и везде. В официальных материалах госбезопасности кодовым словом для сионистов (и, судя по некоторым источникам, для евреев в целом) было «крысы», но Голд хотел верить. Он хорошо помнил стертые в кровь пальцы отца и разбитые кирпичами стекла домов и горел желанием сделать что-то «в гораздо большем и эффективном масштабе, чем ‹…› набить морду отдельному антисемиту». И такую возможность он увидел в поддержке великого советского эксперимента.
Так Голд занялся шпионажем. Русские за его коренастую внешность и походку вразвалочку несколько снисходительно дали ему кличку Гусь. Но они быстро стали уважать его шпионские способности. Начал он неторопливо, попросту просматривая картотеки и выбирая те или иные материалы. Шли месяцы, он действовал все смелее и воровал документы во все больших масштабах. Он засиживался на работе допоздна, порой прихватывая и ночи, тщательно копируя информацию строчка за строчкой. У разных дочерних предприятий «Пенн Шугар» он выбирал документы о лаках и растворителях, моющих средствах и спиртах. В самом начале он не собирался погружаться так глубоко, но у него была привычка все делать как можно тщательнее – будь то законно или нет. Если порой появлялась мысль остановиться, он представлял себе бедных советских людей и заставлял себя воровать дальше. В итоге, как говорил сам Голд, он «ограбил их подчистую».
Сначала Голд передавал пиратские копии Тому Блэку. Со временем он начал сам возить их в Нью-Йорк. Ему казалось это увлекательным, потому что появлялась возможность лично встречаться с советскими агентами. В таком возбужденном состоянии у него активизировалась жизненная энергия; помимо работы на полную ставку он начал посещать вечерние занятия в университете Дрекселя, надеясь стать дипломированным специалистом-химиком. Шпионская деятельность способствовала тому, что его прежние «удовлетворительно» и «хорошо» превратились в сплошные твердые «отлично».
Но со временем поездки в Нью-Йорк стали утомительными. Рандеву часто предполагало ночь в вагоне поезда, не говоря уж о многочасовых блужданиях по городу для ликвидации потенциальных «хвостов» (например, он мог просидеть половину сеанса в кинотеатре, а потом улизнуть через боковой выход или сесть в метро, чтобы выскочить из вагона, когда закрываются двери). Затем нужно было ждать связника в укромном пустынном месте, нередко под дождем или снегом. К тому же поездки дорого обходились. В общей сложности он потратил на них более 6000 долларов (110 000 на сегодняшний день). И они подорвали здоровье. По нескольку недель он почти не мог спать и похудел до восьмидесяти килограммов.
Кроме того, стали рассеиваться иллюзии по поводу советского отношения к науке. Химики-исследователи типа Голда всегда стремились к поиску инноваций в химических процессах, оригинальных решений, которые повышали бы эффективность и способствовали росту производства. Находить такие решения через тупики и ошибки было непросто, но большинство ученых воспринимали эти неудачи как неизбежные издержки прогресса. Советы категорически не желали ждать результатов поисковых решений и размышлений; им срочно требовалась индустриализация, и они всегда предпочитали размеренные, надежные процессы, пусть устаревшие и неэффективные, даже самым многообещающим потенциальным новшествам. «Когда я хотел предложить материал, который представлял работу, еще не полностью внедренную в производство, – вспоминал Голд, – мне пришлось буквально кулаками стучать». Пренебрежение к научному прогрессу оказалось большим разочарованием, но Голд был покорным по натуре человеком, а кураторы держали его в узде.