Глава VI. «Освободительное движение»

Аналогия «освободительного движения» с войной идет очень глубоко. К войне позволительно прибегать, только когда другого выхода нет. Она ведется единственно ради хорошего мира. Но пока она длится, в жертву ей приносится все. У военных особая идеология, с которой во время войны сообразуется вся жизнь государства. Идеология штатских мешает военной победе, как идеология военных мешает заключению мира. Большинство населения не хочет войны; она противоречит его интересам и складу понятий. Войну предпочитают лишь профессиональные военные и особенно их руководители; страна им подчиняется, как подчиняется вообще распоряжениям власти. И потому при войне необходимо «руководство» всей жизнью страны.

Победоносная война может много дать победителю, если разумный мир заключить он сумеет. Для подобного мира не нужно как можно больше ослабить противника: это полезно для успеха войны, а не для качества мира. Мир хорош не тогда, когда противник ослаблен, а когда устранены причины для споров.

При заключении мира часто оказывается, что воевать не было надобности, что те же результаты могли быть достигнуты мирным путем, более долгим, но зато более прочным. Война объясняется тогда не необходимостью, а простой психологией; упорством тех, кто не хотел вовремя сделать уступок, или нетерпеливостью тех, кто не хотел их дождаться.

«Освободительное движение» было войной, и все эти черты можно на нем наблюдать. И эта война должна была кончиться примирением между обществом и исторической властью. И она не была необходима. Самодержавие было обречено; оно могло выигрывать время, но спасти себя не могло. Обществу было достаточно жить и расти, чтобы получить все, что ему было нужно, в том числе и «увенчание здания». Но у руководителей общества не хватило терпения. Они предпочли покончить с самодержавием коротким ударом — войной. Эту войну они провели очень умело и вышли из нее победителями. Но зато хорошего мира заключить не сумели.

Пока длилась война, руководителями ее естественно стали те, кто «войну» предпочитал мирной работе. Либеральные деятели старой формации войны не хотели и добивались своих целей мирным путем. Они служили своим идеям в рамках существовавшего строя и этим готовили новый порядок. Мировой судья, который защищал в своей камере закон и права человека, работал на «увенчание здания» не меньше, чем те, кто в подпольной прессе «требовал» конституции. Но над таким самомнением «освободительное движение» стало смеяться, как всегда смеются военные над дипломатами.

Прежний либерализм верил, что к конституции он придет «эволюцией» существующих учреждений. В России было зерно, из которого «самотеком» росла конституция. Это было местное самоуправление, т. е. земство. Оно ведало те же общие нужды, что и государство; как оно, было принудительной организацией, но осуществляло принцип «народоправства». Стоило постепенно развить это начало к низу и к верху, и конституция сама собой бы пришла. Это было бы долгим путем, но во время него воспитывались бы кадры людей, которые на опыте узнавали бы нужды страны, трудности, которые им предстояли бы, и были бы подготовлены, чтобы сменить прежних представителей власти.

Это было так неизбежно, что Витте правильно отметил несовместимость земства с самодержавием. Иной факт того же порядка. Земец, который по убеждениям не хотел конституционного строя, Д. Н. Шипов только потому, что он был настоящий земец и развивал земское дело, против своей воли сделался одним из основоположников конституционного строя в России. И первые конституционалисты, которые начали практически ставить вопрос о конституции, были недаром именно земцами.

Не было поэтому оптическим обманом считать, что освободительное движение «выросло» из земской среды. Но земцы долго не хотели войны и предпочитали идти мирным эволюционным путем. Если бы советчики Николая II сумели использовать такое их настроение, то стала бы происходить эволюция самодержавного строя, которая постепенно привела бы к «конституции»; и тогда на первом плане ее оказались бы земцы. Но Николай II отверг этот путь. Его политика стала бить по нервам либерального общества. «Бессмысленными мечтаниями» показались тогда надежды на власть. Война началась. Но роли переменились. Если земцы остались в авангарде этой войны, дали ей свой флаг и аппарат, то управлять войной пришлось уже не им.

Война против самодержавия была открыто объявлена созданием в 1902 году заграничного органа «Освобождения». Позднее возник и «Союз освобождения». В этом либеральные земские деятели еще играли первую роль. Но когда борьба за принципы либерализма превратилась в борьбу против самодержавия, руководство ею перешло в руки «политиков». Практических же политических деятелей Россия того времени не имела. «Политике» можно было служить только в теории, в области науки и публицистики. Публицистика у нас приобрела особое значение. На Западе, где были «практические» политические деятели, она являлась подсобным занятием; вела идейную борьбу, но не руководила политической жизнью. Не публицисты считались вождями и знаменосцами. Если они выдвигались, то тотчас переходили в разряд практических деятелей. У нас практическая политическая деятельность ограничивалась журналистикой. Теоретики сделались единственными специалистами политики. И руководство освободительным движением перешло к ним, к политической «интеллигенции»; это наложило на него свой отпечаток.

Характер нового руководства не составлял тайны. В первом же номере «Освобождения» была помещена декларация «От русских конституционалистов»[319]. Они «руководители», но они не земцы. Земство — только воинская часть, которой вожди указывают ее место на фронте. Вожди же — «политики». Секрета более нет. В «Последних новостях» в дни юбилейных воспоминаний о П. Н. Милюкове[320] было указано, что эта руководящая статья первого номера была написана им, т. е. не земцем, а ученым-историком и публицистом[321]. В тот момент интеллигенты с земцами еще, однако, не расходились. Они были друг другу нужны. Когда передовые земцы начали войну «за конституцию», помощь «интеллигенции» была им необходима. Земцы повели кампанию в прессе, выпускали сборники политических статей, затеяли заграничный орган «Освобождение» и не могли этого сделать без помощи «интеллигенции». Самим редактором «Освобождения» был ими выбран не земец, а ученый и публицист П. Б. Струве. Но и интеллигенция нуждалась в помощи земцев; они дали ей средства, кадры, технический аппарат, связи с практическими деятелями. Так вначале между ними был равноправный союз. Но потом соотношение сил изменилось. Ключевский, передавая легенду о призвании варягов, говорил в своих лекциях: «Варягов призвали защищать интересы городов против внешних врагов, а не за тем, чтобы они владели тем, кого защищали. А варяги их себе подчинили»[322]. То же случилось и с земцами.

Но земцы не сразу и не без остатка растворились в «интеллигенции». Они еще долго были ближе к психологии населения. Ведь военные действия чужды обывателям. Они не одобряют, когда у них вырубают леса, взрывают мосты и разрушают дома; тактические лозунги «Освобождения» стали встречать протесты в обывателях и в земской среде. Это отражалось в «Освобождении». Так, в одном из первых его номеров появилась статья Старого земца в защиту русского земства[323]. В ней обнаруживалась душевная драма прежних земских работников, кого руководители «освободительного движения» с легким сердцем обвиняли теперь в бездействии и покорности. Практические работники знали, каково было это бездействие и чего стоила эта покорность; сколько усилий непроизводительно тратилось для небольших достижений. Но «достижения» существовали, двигали вперед русскую жизнь и готовили России лучшее будущее. Пренебрежение к этой работе прежним деятелям казалось ошибкой. Прошлое земства восставало против директив «новой тактики». Но для «руководителей» этого cas de conscience[324] существовать не могло. В № 17 «Освобождения» появилась ответная статья П. Н. Милюкова. По отношению к земцам он берет начальственный тон. Их душевную драму он просто вышучивает. «Будем надеяться, — пишет он, — что ненависть к тому политическому строю, который могильной плитой придавил живые силы пробуждающегося народа, докончит политическое воспитание земских тружеников и уравняет настроение в земской среде. Надо думать, тогда станут невозможными и реплики дилетантов политической борьбы по адресу кандидатов в ее мученики»[325].

Ироническое выражение «реплики дилетантов» смутило редактора; он заявил в примечании, что не понимает этого слова[326]. Но оно характерно. Оно напоминает высокомерие, с которым во время войны военные принимают «штатские» рассуждения. П. Милюков был последователен: если война, так война. Можно было не объявлять войны самодержавию, продолжать работу в рамках существовавшего строя, мириться с тем, что значительная часть этой работы уходит на трения, и продолжать надеяться на эволюцию. Но когда мирные пути покинуты и война объявлена, то нельзя смущаться тем, что останавливает мирные достижения и разрушает то, что было сделано раньше. Лес рубят, щепки летят. Когда во время войны штатские указывают военным на ее зло, напоминают о необходимости щадить жизни, постройки и ценности, военные вправе раздражаться на такие «дилетантские реплики». С такими взглядами нельзя войны объявлять потому, что ее нельзя выиграть. Можно быть уверенным, что война против самодержавия не была бы выиграна полностью, что примирение с ним произошло бы гораздо раньше, если бы во главе движения остались прежние «деятели», а не те, кто, даже будучи ими по положению, усвоили психологию политических теоретиков. Для победы в этой войне нужно было иметь их руководство, и потому они скоро затмили и повели за собой прежних испытанных «практиков».

Но старые деятели не вовсе исчезли; они только стали меньшинством, были поглощены «массой» и «улицей». В рядах «освободительного движения» они занимали особую позицию; думали не только о том, чтобы ослабить врага, но и о том, что надо будет делать, когда война прекратится. Эти их отсталые штатские взгляды можно найти и в «Освобождении».

Они интересны; и более всего потому, что люди этого настроения к «освободительному движению» все же примкнули и с самодержавием не хотели мириться. Напомню статью от 25 июня 1904 года, в которой по слогу и мыслям я узнаю одного из либеральных предводителей [дворянства] Тамбовской губернии[327]. Автор — непримиримый конституционалист. Но он все же находит, что недостаточно думать только о том, чтобы самодержавие свергнуть; пора спросить себя, что либерализм станет делать, когда сам станет властью, и теперь же приспосабливать его к этой будущей роли. Этой разновидности «либерализма» автор присваивает довольно неуклюжее название «государственное общественное мнение»[328]. Он напоминает, что Россия находится в условиях тяжелой внешней войны[329], и рекомендует новую тактику: надо правительству не мешать, а приносить ему в войне посильную помощь, доказывая этим пользу общественности[330].