--Нишкни, может, хоть живыми отпустят, -- ткнув его кулаком в бок, испуганно прошипел побледневший Весняк. В ответ на вопрос Клима коренастые издевательски за­хохотали. Голоса у них были какие-то странные -- гулко-визгливые, на грани слышимости. И не бабьи, вроде, но всё же... несерьёзные какие-то голоса.

 --А ты чего за самострел-то схватился? -- в тонком, как у евнуха, только очень громком, голосе слышалась явная угроза.

 --Мой самострел, хочу и хватаюсь, -- Слава приподнял уже заряженное и взведённое оружие, -- уйди с дороги - будешь цел.

 Он уже понял, что добром не разойтись и ждал только первого угрожающего движения. Просто спустить тетиву не давали стереотипы человека двадцать первого века. По лицу спутников он видел, что с жизнью они уже простились.

 --Дурак, -- убитым голосом прошептал Весняк.

 В это время старший из нападавших сунул два пальца в широкую, заросшую волосом пасть и громкий свист пронёсся по опушке. Впрочем, свистом это можно было назвать лишь условно. В первую секунду он напомнил скрежет ножа по стеклу, а потом принял столь немыслимые обертоны, что Климу показалось, что у него разрывается голова. Конь под ним дал "козла" и скакнул в сторону, едва не скинув седока.

 Боковым зрением он увидел, как спутники, мешками упав на землю, не вставали, лишь выгибались в конвульсиях. Звук, от которого, казалось, лопаются барабанные пере­понки, вибрировал на границе ультразвука, конь бесился.

 Поняв, что под такой аккомпанемент животное в шенкелях не удержать, Славка ловко спрыгнул на траву. Он мягко присел, гася удар и, развернувшись, с ходу послал стрелу в лицо долбанному свистуну. Закипая злостью, Клим уже пристроил на самострел вторую оперённую смерть. Первая, резко оборвав зубодробительный звук, глубоко торчала в глазнице лежащего навзничь исполнителя.

 Двое его подельников явно растерялись, но лишь не секунду. Тут же придя в себя, они, бросив дубины, сунули пальцы в рот. Оглушительный свист вновь скрутил нервы не­покорной добычи в замысловатую спираль. Но концерт мгновенно превратился в "соло", второй свистун уже корчился рядом с первым.

 Последний, поняв, что выступление на этот раз с треском провалилось, подхватил с травы узловатую дубину и с истошным визгом кинулся на непонятного человека, кото­рому оказались нипочём законы здешней физики. Поздно. Хладнокровный прагматик Толстый, не желая более испытывать судьбу, почти в упор всадил стрелу в сердце неза­дачливого "соловья".

 Клим, быстро перезарядив оружие (с его силой рычаг ему, к счастью, был не нужен), насторожённо огляделся. Вокруг стояла оглушительная тишина. Лошади, тяжело поводя боками, стояли в разных концах опушки. Лежащие на земле начали подавать признаки жизни. Тяжко застонав, Вихорко сел и с изумлением уставился на живого и невредимого товарища. Голова у Славки, честно сказать, побаливала, и во рту было сухо, как в Сахаре, но падать в обморок он пока желания не испытывал.

 --Вставай, долго валяться собираешься?

 Вихорко, кряхтя, встал на ноги, со стоном схватился за голову. В это время открыл мутные от боли глаза Весняк. Он с трудом сфокусировал взгляд на Климе и хрипло спро­сил: "Как ты на ногах остался?"

 --Не знаю, -- пожал плечами Слава, -- давайте-ка лошадей собирать и уматывать отсюда, пока другие не появились.

 --Не, -- медленно помотал головой Вихорко, -- мне дед сказывал, что они по двое-трое живут. Странное племя, про них вообще мало кто что-то знает.

 --Так это и есть соловьи-разбойники? На самом деле? У нас они только в сказках да былинах остались.

 --А раньше были?

 --Да кто их знает. Теперь думаю - наверное, были. Ну, очухались?

 --Да вроде, -- спутники переглянулись и пошли к лошадям. Те безропотно подчинились, но, при ближайшем рассмотрении, для дороги не годились. Впрочем, седоки себя чувствовали немногим лучше. Слава глянул на солнце, уже клонящееся к закату.

 --Ну, что, привал давайте устраивать? Только от этой падали подальше отойдём.