Дядя Толя

Брата моей бабушки, Анатолия Александровича Витова, вижу в дымке прошедшего времени. Он принадлежал к новому поколению купечества, получил хорошее техническое образование, окончил Императорское Московское техническое училище. Впереди была работа по превращению текстильных фабрик Иваново-Вознесенска в передовые европейские предприятия. Однако судьба распорядилась иначе.

Я любил приходить в гости к дяде Толе в старый дом на улице Щукина. Здесь, в небольшой коммунальной квартире на втором этаже, в двух смежных комнатах жили его дочь Ирина, Ванда, дальняя родственница Елены Дмитриевны Тютчевой, выступавшая в роли домохозяйки, и Дюдя, жена Владимира Дмитриевича Тютчева, брата Елены Дмитриевны.

Владимир Дмитриевич был лётчиком, в 30-е годы служил на границе. С его самолётом случилась авария, и он упал на польскую территорию. Поляки его выходили и отправили домой, но он попал не домой, а в ГУЛАГ. Вернулся в начале 50-х, жить в Москве ему было нельзя. Преподавал физику в школе в Рязани, в школе и жил. Кончилось это всё плохо: Дюдя решила уйти из жизни, а затем ушёл и он.

Больше всего я поражался полом в квартире у дяди Толи: из-за старости перекрытий он был сильно наклонён в сторону от окон к двери. Сидеть за столом приходилось скособочившись, столовые приборы надо было придерживать, иначе они могли упасть.

Анатолий Александрович любил свою сестру. Бабушка рассказывала, что они были очень близки в детстве. Позже из-за его женитьбы их отношения стали более прохладными. Я хорошо запомнил его последний визит к нам: он пришёл со своей молодой женой – актрисой театра Вахтангова, был весел. Они принесли с собой фрукты, которые лежали в небольшом чемоданчике. Мне почему-то запомнился виноград «Дамские пальчики», который я до этого никогда не видел. Анатолий Александрович был талантливым человеком, работал главным бухгалтером «Мосэнерго», участвовал в самодеятельности. Мы рассматривали фотографии сцен спектакля, в котором он играл. Вскоре он попал в больницу с высоким давлением и умер в возрасте 63 лет.

Долгие годы, уже после смерти Анатолия Александровича, его семья была для меня вторым домом. Я часто приходил в квартиру на Мейеровском проезде, куда они переехали с ул. Щукина и где жили Елена Дмитриевна, её муж Аркадий Алексеевич, моя тётя Ирина с мужем Валентином, Ванда. Здесь все меня любили, тут было тепло и уютно, я был всегда накормлен и обласкан. Память об этих людях всегда согревает мою душу.

Здесь я часто встречался с сестрой Елены Дмитриевны – Анной Дмитриевной Тютчевой, замечательным человеком, учительницей русского языка и литературы в школе № 15. При встречах она часто говорила мне: «Юрка, когда мы тебя будем крестить?» Предлагала пригласить батюшку домой и окрестить в «тазике». Жалею, что тогда не последовал её совету.

Анне Дмитриевне Тютчевой посвящены тёплые строки в воспоминаниях Народного артиста СССР Евгения Яковлевича Весника[42]. «Моим ангелом-хранителем была учительница литературы Анна Дмитриевна Тютчева. Одинокая пожилая женщина, в отличие от тех, кто утверждал (от трусости), что не понимает происходящего в стране геноцида, прекрасно всё видела и правильно трактовала. Будучи истинно русской интеллигенткой – она правнучка поэта Тютчева – и истинной христианкой, старалась помочь всем, чем могла, слабым, бедным, одиноким. Я стал предметом её особого внимания[43]: она помогала мне учиться, сдавать экзамены, даже рискуя потерять работу, подкидывала мне шпаргалки.

В 16 лет, учась в 10-м классе, я связался с компанией, не гнушавшейся выпивки, драк и однажды даже поножовщины. На каком-то школьном вечере Анна Дмитриевна подошла ко мне, сидевшему в мрачном настроении в одиночестве, погладила по голове и тихо, почти шёпотом, сказала, что всё знает про меня. Что нельзя позорить память о родителях, нужно взять себя в руки, хорошо кончить школу и, вместо того чтобы попусту тратить время на уличные похождения, заниматься в драмкружке, набор в который она объявит через несколько дней и будет сама им руководить. Она называла меня «Женечка», как мама, и погладила по голове. Как мама!…

…Анна Дмитриевна учила нас понимать, что такое высокое искусство, – литература, живопись, музыка, театр, кино. Разбирала с нами то, что мы видели и читали. Возводила в высокие образы лишь то, что заставляло задуматься, переосмыслить многое в себе. Она была, повторяю, одинока, детей не имела. И поэтому всё материнское, что было в ней от природы, всё нерастраченное, всё доброе, заложенное в сердце и душу Богом и благородным воспитанием; всё, что так выгодно отличало её от кожаных тужурок, арестов, тюрем, от коммунистического угарного самообмана, от жестокости людской, от трусости, лжи, предательства, от всего того, на чём держалось и сгнивало общество строителей «светлого будущего»; всё, что было чистого, святого в ней, она щедро отдавала нам, в общем, чужой ей ребятне, и особенно щедро тем, чья судьба складывалась тяжело или трагично.

Память о ней, ушедшей от нас много лет тому назад, живёт в сердце каждого, кто испил из её душевного источника волшебной доброты. Спасибо, Анна Дмитриевна! Спасибо за всё светлое, радостное, что всегда исходило от Вас! Спасибо!

Её поддержка моих артистических начинаний и её совет попробовать поступить в театральное училище решили мою дальнейшую судьбу, счастливую судьбу, в которой она продолжала принимать самое живое участие. Каждую мою работу в театре и кино, на радио и телевидении она рецензировала в подробных письмах. А письма на фронт начинала словами «Дорогой мой Голубок!», а кончала пожеланием: «Да хранит тебя Бог!»

На могиле Анны Дмитриевны на Даниловском кладбище часто лежали цветы, принесённые её учеником.

Глава 2. Щаповы