Перечислим их за нее мы. Герберт Спенсер: «Прочел Вашу книгу, и теперь мне легче дышится». Томас Карлейль: «После чтения „Бида“ я полюбил все человечество». Чарльз Диккенс: «Умоляю, дайте же мне роман в „Домашнее чтение“[58]!» Элизабет Гаскелл: «И Бид и другие герои книги вызывают у меня восхищение – искреннее, несказанное и робкое. В жизни не читала ничего более полноценного и прекрасного». Эдуард Джордж Бульвер-Литтон был более сдержан: «Роман заслуживает всяческих похвал». При встрече он указывает автору на два недостатка: увлечение диалектом и брак Адама Бида в финале. На что Джордж Элиот якобы ответила:
«Я лучше дам вырвать себе все зубы, чем пожертвовать и тем и другим».
Еще бы, до своей первой школы, до первых прочитанных книг Мэри-Энн не знала литературного английского языка, на диалекте говорили все, с кем она общалась и дома и на улице, а правдой жизни ради «красного словца» писательница, как уже говорилось, пожертвовать не была готова.
Диссонансом в дружном хоре славословий звучит мнение еще одного живого классика – автора «Пяти городов» и «Повести о старых женщинах» Арнольда Беннета, которому «Адам Бид» не понравился; впрочем, мнение это Беннет высказал много позже, в 1896 году, когда Джордж Элиот давно уже не было в живых.
«Вчитался в „Адама Бида“, – записывает в дневнике Беннет, – впечатление, что Джордж Элиот никогда не войдет в классический пантеон, полностью подтвердилось. Она наблюдательна, но пишет излишне витиевато, а потому нежизнеспособна. Ее прозу называют „мужской“. Неправда! Ее проза прямая, честная, агрессивная, порой грубая, но мужская – никогда! Наоборот, она очевидно женская – своей несдержанностью, многословием и полным отсутствием чувства формы ‹…› В этом отношении Эмили и Шарлотта Бронте тоже небезупречны, но у них есть то, чего нет и никогда не было у Джордж Элиот, – чувство слова».
Назвав прозу Элиот «прямой, честной» (никак не агрессивной и грубой), Беннет не ошибся: свою задачу Джордж Элиот, во-первых, видит не только в том, чтобы не приукрашивать действительность, но и в том, чтобы «рисовать людей рядовых, подчас даже безобразных в своей обыденности, рисовать без прикрас, каковы они в заурядной жизни… Вам не следует ни выпрямлять их носы, ни освежать их разум, ни направлять их склонности… В этих точных картинах монотонного будничного существования… я нахожу постоянный источник симпатии»[59].
Меж тем поиски таинственного Джорджа Элиота, пишущего, по мнению Беннета, женскую прозу, продолжаются. Одни посчитали, что автор «Адама Бида» – не кто иной, как Энтони Троллоп; другие, узнавшие в месте действия романа Уорвикшир, по какой-то странной прихоти решили, что автор романа – житель Уорвикшира, некий мистер Лиггингз, который тут же подтвердил, что да, роман, подписанный «Джордж Элиот», сочинил он; потерпи «Адам Бид» неудачу, Лиггинз, надо полагать, едва ли поторопился бы признать свое авторство. Самое, однако, смешное – не это. Один дальний знакомый Мэри-Энн пишет ей письмо с вопросом, читала ли она книги Джорджа Элиота. В письме говорилось также, причем по секрету, что «Адама Бида» написал мистер Лиггинз и что он, человек не только талантливый, но и благородный, отказался от гонорара в пользу своего издателя Джона Блэквуда… Матильда Блайнд пишет, что, когда Лиггинза спросили: «Скажите, это вы написали «Адама Бида»? – тот не раздумывая ответил: «Если не я, то кто ж?» Как говорится, все это было бы смешно, если бы не было так грустно; Мэри-Энн была поставлена перед необходимостью написать письмо в «Таймс», в котором отказывала Лиггинзу в авторстве – и тем самым если не раскрыла, то приоткрыла тайну своего псевдонима.
Первым же эту тайну раскрыл давно домогавшийся истины Джон Блэквуд – правда, несколько позже, когда вышел следующий роман Джордж Элиот «Мельница на Флоссе». Льюис – если только это не апокриф – пригласил Блэквуда на ужин и обещал ему, что будет Джордж Элиот. После ужина, когда Блэквуд посетовал, что Элиота нет, Льюис указал на хозяйку дома со словами: «Вот он». Потрясенному издателю оставалось лишь пожать своему постоянному автору руку.
«Адам Бид» – и в этом особое обаяние первого романа Джордж Элиот – автобиографичен в гораздо большей степени, чем «Сцены». В «Адаме Биде» выведены не слишком видоизмененные авторской фантазией члены семьи Мэри Эванс. И прежде всего главный герой, плотник Адам Бид, его сходство с Робертом Эвансом и в самом деле поразительно, хотя сама Джордж Элиот это сходство, как и сходство с другими прототипами, всегда отрицала. Тем не менее, когда Джордж Элиот читала старому приятелю отца отрывок из романа, тот не раз повторял: «Надо же! Ну вылитый Роберт!» Выведены его брат Сэмюэль Роберт Эванс (в романе Сет Бид) и, самое главное, их сестра, тетка Мэри-Энн, методистская проповедница Элизабет Эванс, в романе она Дайна Моррис, это со слов тетки Мэри-Энн в свое время записала историю, ставшую фабульным стержнем романа:
«Из долгих бесед с тетушкой во время наших посиделок и прогулок мне запомнилась лишь одна. История о том, как давным-давно вместе с еще одной набожной женщиной она навестила в тюрьме несчастную девушку, приговоренную к смертной казни за убийство ребенка. Элизабет провела в камере приговоренной всю ночь и сопровождала ее до места казни… В моей памяти отложился не столько сам рассказ, сколько то,
В романе трагическая история, рассказанная тетушкой, кончается благополучно – хеппи-энд у Джордж Элиот случай не такой уж частый. Деревенский плотник Адам Бид влюблен в хорошенькую, легкомысленную Хетти Сорелл, ее соблазняет и бросает молодой сквайр Артур Донниторн, беременная Хетти бежит из дома в надежде отыскать Артура, ее арестовывают за убийство ребенка, однако казни ей удается избежать. В тюрьме Хетти навещает ее кузина, проповедница Дайна Моррис, натура, в отличие от Хетти, сильная и целеустремленная. Как видим, Джордж Элиот несколько изменила рассказ тетки, однако и в таком, измененном, виде он тем не менее вполне узнаваем. Как узнаваемы и Хетти Сорелл, и Дайна Моррис.
Традиционный, вполне тривиальный треугольник (Бид – Хэтти – Артур) не произвел бы такое впечатление на читателя, если бы не второстепенные персонажи романа, их богатый, яркий, сочный язык; их голос уж точно не назовешь «самым невыразительным». Эти персонажи составляют своеобразный «фальстафовский фон» «Адама Бида», они оттеняют, обогащают и расцвечивают магистральный сюжет, делают мысль романа менее однозначной. Галерея смешных и занятных типажей (школьный учитель Берти Масси, мать Адама Бида и отчасти он сам, местный пастор мистер Эрвин и в первую очередь незабываемая миссис Пойстер) – главная, как кажется, удача романа. Своими «изречениями» миссис Пойстер ничуть не уступает Сэму Уэллеру, стерновской вдове Водмен, или Катарине из «Укрощения строптивой», вписывается в галерею знаменитых комических героев английской литературы. «Адам Бид» – это тот нередкий в литературе случай, когда погоду делают не протагонисты, а статисты. Впрочем, назвать миссис Пойстер статисткой язык не повернется; у нее язык «поворачивается» куда искуснее и смешнее, чем у главных героев; острословия, фантазии, наблюдательности ей не занимать. «По мне так мистер Крэг очень смахивает на петуха, – рассуждает она. – Он думает, что солнце взошло специально чтобы услышать, как он кукарекает». Разбив глиняный кувшин, она упрекает смеющегося над ней мужа: «Нечего смеяться, бывает, что посуда оживает и вылетает из рук, точно птичка». «Мистер Эрвин, – говорит она про пастора, – похож на хороший кусок мяса: чем оно вкусней, тем меньше о нем думаешь». Его преемника мистера Байда она сравнивает с горьким лекарством: «Залезет вам в печенки, а вылезет – вы такой же, как были, ни чуточки не изменились». А Хетти – «с вишенкой со здоровенной костью внутри»[60].
О популярности «Адама Бида» можно судить не только по рецензиям и отзывам прославленных современников, но и по выбитой на надгробии Элизабет Эванс надписи:
«Миссис Элизабет Эванс – от благодарных друзей. На протяжении многих лет, переходя из дома в дом и под открытым небом, она прославляла престол веры и известна теперь всему миру, как Дайна Бид».
6
Второй и третий романы не заставили себя ждать. Четвертый том «Мельницы на Флоссе» закончен в марте 1860 года, а спустя месяц, в начале апреля, роман уже выходит из печати. В ноябре того же года Джордж Элиот начинает «Сайлеса Марнера», в феврале 1861-го его дописывает, а в марте, меньше чем через год после «Мельницы на Флоссе», выпускает в свет и третий роман.
В истории литературы есть женские образы, к которым их создатели не скрывают нежных чувств. Пушкин не раз признавался в любви к Татьяне Лариной, Толстой умиляется Наташей Ростовой, любимы своими авторами булгаковская Маргарита и шолоховская Аксинья. К авторским фавориткам, безусловно, принадлежат и Лина из «Света в августе» Фолкнера, и Холли Голайтли из повести его соотечественника Трумена Капоте «Завтрак у Тиффани», и, если брать английскую литературу, – Элизабет Беннет, остроумная и задиристая героиня «Гордости и предубеждения» Джейн Остен, и Джейн Эйр Шарлотты Бронте, и Тэсс Дерберфилд из романа Томаса Гарди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей».
Есть любимый персонаж и у Джордж Элиот – Мэгги Талливер, героиня (в полном смысле этого слова) ее второго романа. Не случайно Элиот первоначально назвала роман «Сестра Мэгги»; названием «Мельница на Флоссе» она обязана Блэквуду; «Сестра Мэгги», счел издатель, продаваться будет хуже.
Мало сказать, что Мэгги Талливер – любимая героиня автора; Мэгги, как и Джейн Эйр, еще и автопортрет – духовный, во всяком случае. В отличие от списанного с Айзека брата Тома, существа, как все Додсоны, прямолинейного, ограниченного, ее, в сущности, психологического антипода, – Мэгги умна, незаурядна, живет не по законам общества «наследственного обычая», а по законам своим собственным.
Отличается высокими устремлениями, горячностью, безрассудностью, ее практичному, приземленному брату непонятными, чуждыми; Айзек ведь тоже «не понял» сестру, когда та сошлась с чужим мужем. Интеллектуального и эмоционального отклика Мэгги в Томе не находит, на этом, собственно, и строится главный конфликт романа – незаурядный человек в заурядных обстоятельствах. В городке Сент-Оггз (списанного с Гейнсборо в Линкольншире), да и в собственной семье, убежденной в «непоколебимости своей хватки и господства над миром», лишенной «следа какой-либо веры, хотя бы отдаленно напоминающей заветы христианства», Мэгги Талливер, подвергается остракизму, ее репутация (как и репутация Мэри-Энн) раз и навсегда скомпрометирована, любимый брат выгоняет ее из дома. Она же, когда на город обрушивается наводнение, пытается с присущими ей самопожертвованием и чувством долга помочь Тому спастись с мельницы. Финал, как это часто бывает у Элиот драматичен и плохо согласуется с правдой жизни, на которой она настаивает. Разделенные биологическим детерминизмом (Том – в мать, Мэгги – в отца), брат с сестрой примиряются, однако оба погибают в водах разбушевавшегося Флосса. Могучая река – вспомним Миссисипи у Марка Твена или Дон у Шолохова – метафора неудержимого потока человеческого существования, символ, по Спенсеру, детерминированного течения истории и судеб людей. И в то же время – живое существо, прихотливое, неуправляемое; Флосс живо «реагирует» на отношения брата и сестры.