Во второй части книги рассматривается проблема размножения пчёл и излагается способ получения нового роя из туш убитых тельцов, широко применявшийся в Египте[721]. Этот способ впервые открыл божественный пастух Аристей, легенду о котором в собственной редакции приводит Вергилий[722]. Следуя золотым канонам александрийской поэзии, поэт искусно вплетает в повествование древние мифы о Протее, Орфее и Эвридике и фактически создаёт небольшой этиологический эпиллий (небольшую поэму).
Однажды Аристей лишился всех своих пчёл, погибших от болезни, и обратился к своей матери нимфе Кирене. Она посоветовала ему пленить божественного провидца Протея, постоянно меняющего обличья, и выведать у него причину гибели пчёл. Изловив и связав старца Протея, Аристей узнал от него, что причиной мора пчёл стал божественный гнев. Некогда сам Аристей, терзаемый похотью, преследовал Эвридику — жену божественного певца Орфея, и невольно стал причиной её трагической смерти. Чтобы вернуть Эвридику в мир людей, Орфей спустился в Аид и благодаря своему пению убедил подземных богов отдать ему жену. Но, возвращаясь, он нарушил завет богини Прозерпины и обернулся, чтобы взглянуть на Эвридику, следующую за ним. В тот же миг его жена растаяла в тумане и её душа вновь унеслась под тёмные своды Аида. Убитый горем Орфей долго скитался по миру, пока его не растерзали буйные вакханки. Услышав обо всём этом от Аристея, Кирена заявила, что мор на его пчёл наслали нимфы, узнавшие о судьбе Эвридики. Она велела Аристею принести в жертву богам самых лучших быков и разложить их туши в тенистой дубраве, а через девять дней принести поминальные жертвы Орфею и Эвридике. Когда Аристей, выполнив все указания матери, вернулся в дубраву, он увидел, что:
Вергилий довольно подробно пересказал миф об Орфее и Эвридике, соединив его с мифом об Аристее, но версию, что Аристей домогался любви Эвридики, он придумал сам. В заключение поэт поведал о времени и месте создания своего произведения, как того и требовала традиция[724].
По свидетельству Сервия, в первой редакции четвёртая книга «Георгию» заканчивалась восхвалением поэта Корнелия Галла[725]. Как уже упоминалось выше, Галл, назначенный префектом Египта и получивший огромную власть, из-за наветов завистников навлёк на себя гнев Августа и был вынужден в 26 году совершить самоубийство. По требованию Августа Вергилий убрал из поэмы посвящённые Галлу стихи, заменив их мифом об Аристее.
«Георгики», как прежде и «Буколики», имели оглушительный успех у римской публики. Поэма очаровывала читателей, поскольку была вся буквально напитана горячей любовью к природе, сочетающейся с необыкновенной нежностью, меланхолией и сентиментальностью. Поэт Гораций очень точно заметил в одном из своих стихотворений:
Никто в римской литературе не достигал ранее таких высот в описании природы и сельского быта! Более того, со временем «Георгики» стали воспринимать как полноценное научное руководство по сельскому хозяйству. Такие известные древнеримские учёные, как Плиний Старший и Колумелла, постоянно ссылались на Вергилия, признавая за ним высокий научный авторитет в области сельского хозяйства[727]. Десятую книгу своего фундаментального труда Колумелла написал в виде продолжения «Георгик», изложив гекзаметром о садоводстве всё то, что упустил из виду Вергилий. Со временем появился и перевод поэмы на греческий язык.
Тем не менее Вергилию вновь пришлось столкнуться с завистниками. Один из них, по сообщению Светония, «когда Вергилий читал стих из «Георгик» — «Голым паши, голым сей…» — подхватил: «…простудишься, схватишь горячку!»[728]»
Поэт старался не замечать выпадов в свой адрес. Вергилий вообще на протяжении всей своей жизни отличался спокойным и мягким характером. По сообщению Светония, новорождённый поэт «не плакал, и лицо его было спокойным и кротким; уже это было несомненным указанием на его счастливую судьбу»[729]. В юные и зрелые годы Вергилий также оставался тихим, чрезвычайно застенчивым человеком; часто подчинялся влиянию близких друзей и охотно следовал их советам. Светоний отмечает, что «когда он, приезжая изредка в Рим, показывался там на улице, и люди начинали ходить за ним по пятам и показывать на него, он укрывался от них в ближайшем доме»[730]. Поэт был чрезвычайно порядочен и честен, так что даже не решился «принять по предложению Августа имущество одного изгнанника»[731].
Будучи очень застенчивым человеком, Вергилий избегал женщин и потомства не оставил. Жители Неаполя даже прозвали его «парфением», то есть «девственником»[732]. Ходили, правда, слухи, что поэт сожительствовал с Плотней Гиерией — рабыней, которую ему подарил Меценат[733]. Однако, по свидетельству биографа Аскония Педиана, в старости Плотия «сама часто рассказывала, как Варий прямо предлагал Вергилию сожительство с нею, но тот решительно отказался»[734].
У Светония сохранились сведения и о внешности Вергилия: «Он был большого роста, крупного телосложения, лицом смуглый, походил на крестьянина»[735]. Поэт Гораций в одной из своих сатир с гордостью описывает одного из близких друзей, как считается, Вергилия:
Кроме того, Вергилий «не отличался крепким здоровьем», часто болел, его терзали головные боли, у него были серьёзные проблемы с горлом и желудком[737]. Частые кровотечения (кровохарканье?), возможно, указывают на то, что он страдал от застарелого туберкулёза. Из-за своей болезненности поэт был весьма «умерен в пище и вине»[738].
Ближайшие друзья Вергилия — поэты Варий и Тукка, написали книгу о его натуре и характере, но она, к сожалению, до нас не дошла[739]. Опираясь на этот труд, историк Светоний создал биографию Вергилия, вошедшую в его сочинение «О поэтах». Именно на это произведение во многом опирались позднеантичные исследователи жизни и творчества Вергилия.
Изображения Вергилия появились уже в конце I века до н. э. В античный период их, вероятно, было очень много. Статуи и бюсты великого поэта украшали библиотеки и школы, а портреты красовались на первых страницах его изданий[740]. Например, поэт Марциал в одной из своих эпиграмм упоминает изображение Вергилия, помещённое в книге:
Историк Светоний писал, что император Калигула (37—41 н. э.), бранивший Вергилия «за отсутствие таланта и недостаток учёности», даже подумывал изъять изображения поэта из всех библиотек[742]. Император Александр Север (222—235 н. э.), напротив, называл Вергилия «Платоном поэтов» и хранил его изображение в специальном помещении для ларов — богов-хранителей дома[743].
До нашего времени дошло несколько скульптурных изображений поэта, однако они признаются не всеми учёными в качестве подлинных изображений Вергилия. Один из мраморных бюстов поэта находится в Мантуе, один найден на Капри, ещё один хранится в собрании Григорианского светского музея Ватикана. По мнению исследователей, многочисленные изображения Вергилия, встречающиеся в средневековых манускриптах, также не имеют ничего общего с подлинным обликом поэта[744].
Большой интерес вызвала найденная в 1896 году в городе Суссе (античный Гадрумет, Тунис) мозаика начала III века н. э. Она изображает сидящего в кресле мужчину средних лет с простым, даже грубым лицом. В левой руке он держит свиток, на котором начертан восьмой стих из первой книги поэмы Вергилия «Энеида». Справа и слева от мужчины изображены музы — Каллиопа, муза эпической поэзии, и Мельпомена, муза трагедии. Многие учёные считают, что этот мужчина — Вергилий[745].
Ещё одна напольная мозаика («мозаика Монна»), найденная осенью 1884 года в Трире (античная Августа Треверов, Германия), относится к более позднему времени (III — начало IV века н. э.). Она в довольно грубой манере изображает бюст Вергилия с очень неясными чертами лица. Рядом помещена латинская надпись, поясняющая, что это именно Вергилий. Большинство учёных считают, что данная мозаика представляет идеализированное изображение поэта, лишённое подлинных черт. Тем не менее трирская мозаика — это единственное бесспорное изображение Вергилия[746].
Глава четвёртая
«И ЛЕДЯНАЯ ЗИМА УРАГАНАМИ ВОЛНЫ ВЗДЫМАЕТ…»